И потом Димова всегда неприятно удивляла ее неожиданно проявлявшаяся житейская искушенность не по возрасту и легкость некоторых суждений. Она была филологом, писала статьи о Тютчеве и Баратынском, любила старые московские дворики, старинные кольца очень естественно выглядели на ее изысканно красивых, нежных руках, иногда она бывала по-старомодному сентиментальна, а потом в характере ее вдруг проявлялась холодная, спокойная жесткость акселератки второй половины двадцатого века.

Через два месяца после знакомства Димову казалось, что он знает о ней все. Через полтора года он пришел к печальному выводу, что не знает о ней ничего…

…Судьбу Миши Пастухова решали долго. Наговорили друг другу резкостей. И Димов вышел из подъезда суда разгоряченный недавним спором и довольный.

— Привет, — сказала Оля и, продолжая сидеть на скамейке, подставила ему для поцелуя щеку.

— Откуда ты узнала, что я здесь?

— Не имеет значения… Я всегда знаю, где ты.

— Вот как?

Еще год назад Димов мчался к ней на свидания с легким сердцем. Но с каждым месяцем отношения их становились все труднее. Изменчивость ее настроений и необузданность нрава все больше и больше тяготили Димова. Он с опаской глянул на Олю. За полтора года ее власть над ним стала почти неограниченной. Он любил ее все больше и, как это было ни странно, все больше тяготился ею. И все чаще приходили печальные мысли о той боли, которая ждет его впереди.

Но сегодня Оля была настроена благодушно.

— Пойдем отсюда куда-нибудь, — сказал Димов. — Пойдем на Патриаршие пруды. Здесь недалеко. На скамейку, на которой сидели осенью. Помнишь?

— Помню… Только там ходит старуха, которая не разрешает мне курить.

— Та ходит на Тверском.

— Разве?

— Впрочем, и на Патриарших найдется какая-нибудь воспитательница.

Димов оглянулся на подъезд суда. Возле него стоял серый арестантский автофургон. Пожилой милиционер, тот, что дежурил в зале суда, неторопливо закрыл задние двери фургона, накинул щеколду: везти было некого, Миша Пастухов отправится домой. Или куда захочет. На все четыре стороны, как вполне свободный человек. Может быть, даже на ту самую речку, о которой они говорили с Бушкиным. Но скорее всего домой. И, наверное, Думбадзе купит бутылку вина, чтобы отпраздновать возвращение своего незадачливого хозяина. И мальчишка заглянет к нему в комнату. В общем, начнется его обычная и уже нормальная жизнь. И мысль эта отозвалась в душе Димова радостью. Это оказалось неожиданно прекрасным, что твое причастие к чьей-то судьбе обернуло ее счастливо. Пусть это даже судьба совсем чужого тебе человека, о котором ты еще сегодня утром не имел никакого понятия…