Возле подъезда стояли жена Пастухова и Думбадзе в своей большой, тяжелой кепке. Мальчишка нетерпеливо тянул мать куда-то в сторону. Он, наверное, окончательно истомился за этот длинный, нудный и жаркий день… Они ждали Мишу Пастухова. Сейчас там, в суде, выполнят какие-то формальности, и он выйдет к ним.

— Пойдем побыстрей, — сказал Димов.

Почему-то ему было неловко находиться здесь — словно он хотел полюбоваться делом рук своих и рассчитывал на чью-то благодарность.

Они с Олей пересекли улицу, прошли мимо автофургона и свернули в переулок, ведущий к Пионерским — Патриаршим — прудам. Но не успели пройти и несколько шагов, как услышали, что сзади их окликают. Жена Пастухова догоняла их и тащила за руку упиравшегося мальчишку. Она подошла, сказала, запыхавшись:

— Спасибо вам, товарищ народный заседатель.

Димов удивился:

— За что? Суд поступил в соответствии с законом, и благодарить здесь некого и не за что.

Вспотевшее от жары лицо женщины было красиво, но напрочь лишено привлекательности, — большие, светлые, но без глубины глаза, грубо накрашенные губы, тугие, гладкие щеки…

Мальчишка с испугом смотрел на Димова снизу вверх, открыв рот.

— И потом, какая вам разница, на свободе он или в тюрьме? — неприветливо сказал Димов. — Ведь вы с ним разошлись.

— А алименты? — просто сказала женщина. — Что с арестованного возьмешь? Что он там, в колонии, наработал бы?

— Алименты? Да, да, понятно, — пробормотал Димов.

Слова Пастуховой ошеломили его, а еще больше ошеломило то, как откровенно она это сказала… Два мужа в одной квартире, бывший и нынешний, — и оба добытчики. Очень удобно! Впрочем, что можно было ответить ей? Во всяком случае, она не прикрывалась лживыми словами. И опять вспомнился Удочкин. Тот тоже утром в буфете у Зинаиды был откровенным: хочу тебя облапошить — и точка! И уже, наверное, облапошил. А эта не хочет терять тех двадцати рублей, которые ей доставались по исполнительному листу. И было бы глупо сейчас, на солнцепеке, взывать к ее душе.

— Извините, — сказал Димов, — мы очень торопимся.

— Дай вам бог счастья! — сказала Пастухова и с ласковой усмешкой посмотрела на Олю.

Олю этот взгляд нисколько не смутил. Она опять сунула свою руку в ладонь Димова и сказала Пастуховой:

— Спасибо!

Некоторое время они шли молча. Привычно сжимая в ладони теплую руку Оли, Димов думал о том, что уголовный кодекс не вмещает в себя, да и не должен вмещать все неприглядные поступки людей во всем их многообразии. Ибо есть понятие: деяние, уголовно не наказуемое. Удочкин — грабитель, но в кодексе для него нет статьи. Пастуховская жена, в сущности обездолившая этого бедолагу, с точки зрения буквы закона не совершила ничего предосудительного. И ее право на деньги по исполнительному листу никто не может оспорить.