Он с трудом отогнал от себя эти жалобные настроения самоанализа и быстро пошел по дороге к дому, разыскивая магазин, где бы ему купить рюкзак. У входа в большой универмаг он вспомнил, что где-то в шкафу у него до сих пор лежит его солдатская сумка. Почему бы не воспользоваться ею, это ведь настоящая вещь, тогда не придется тратить деньги на непрочную подделку!

Было темно, когда он добрался до своей квартиры и узнал от служанки, что Маргарет нет дома. Проискавши довольно долго, он нашел старую смятую сумку, лежавшую в углу вместе с разным хламом, и вытряс из нее пыль. Задумчиво глядел он на потускневшую медь и грязные ремни мешка. Внутри на откидном клапане до сих пор еще стояли его имя и название полка, написанные неразборчиво химическим карандашом пониже стертого имени и названия полка еще кого-то, — должно быть, этот солдат был убит. Сумка простого солдата — Томми! Единственная вещь, оставшаяся у него в виде личного сувенира о войне и немного заплесневевшая к тому же. Как далеко ушли, как безвозвратно потеряны эти годы, навсегда умчавшиеся прочь в великом, бесшумном водопаде времени. Они так далеки, что пережитое в течение их кажется относящимся к совершенно другому человеку. Тот псевдовоенный Антони был так же мертв, как мальчик, который любил Вайнхауз и верил в рассказы Анни о «нашей деревне», так же мертв и забыт, как энтузиаст, который без пути и дороги пробирался по довоенной Италии в поисках… чего же именно он искал? Найти лучшее из того, чем жили и что сделали люди? Но зачем искать живых среди мертвых?

Тони отнес сумку в свою спальню и начал быстро и аккуратно складывать в нее необходимые смены белья; затем остановился и оглянул комнату, которую он так долго делил с Маргарет, и в первый раз с опустошающей ясностью понял, что он непременно, хотя и не сразу, должен уйти от жены. Подобные ощущения уже не раз посещали его и раньше, вот и за завтраком сегодня, когда Джульен мимоходом сказал об этом; но до сих пор он увертывался от решения, со смутной надеждой, что «все само устроится». Ничто никогда само не устраивается, во всяком случае, в личных отношениях: все, что он делал и чувствовал за последний год, все, чем он надеялся стать и быть, неизбежно отделяло его от Маргарет.

Держа руки за спиной, он в унынии ходил взад и вперед по маленькой комнате, как годы тому назад расхаживал по мастерской Уотертона. Как будто мало было того, что он с таким душевным трудом пробивался вперед, вел нескончаемую борьбу, — и вот еще он открыл, что на каждом шагу нужно было учитывать, насколько каждое действие, почти каждая мысль затрагивает еще кого-нибудь. Как долго могут два человека жить вместе и спать вместе и все-таки сохранять свою индивидуальность? И если их жизни расходятся, стоит ли притворяться, что они могут жить вместе, хотя бы и убого, не по-настоящему? Ужасно причинять боль другому, кто не может понять причины этого, кому это должно казаться каким-то нелепым капризом! Странно, как между ними всегда чего-то не хватало! Как часто он просыпался с ощущением несчастья и непрочности своей жизни, словно… как бы выразить это точнее… словно внутреннее бессознательное «я», которое продолжает жить и во время сна, пророчески знало, что их отношения не могут продолжаться. И все-таки они продолжались шесть лет. О черт, как сделать так, чтобы не причинить ей боли? Как избежать какого-то с виду жестокого эгоизма?