— Смотри, — сказал он, останавливаясь, — правда, они красивы? Положи их в платок и береги как воспоминание о нашей встрече.

— Он совсем мокрый и заплаканный, — сказала Ката, глядя на маленький жгутик материи в своей руке.

— Возьми мой, — ответил Тони, вынимая чистый платок из бокового кармана.

— Какой красивый и какая хорошая материя у вас в Англии. Ты стал совсем денди.

— Денди. Вот тебе на! Я покупал их у Улворта по шесть пенсов штука.

— Ну, они лучше, чем у нас в Австрии.

— Бедная Австрия, — сказал Тони. — Она delenda[210] местью. Но ничего, дорогая, есть одна австриячка, которая больше не delenda! А теперь поторопимся, а то Баббо разгневается.

Когда они проходили усыпанную цветами лужайку у высоких деревьев, Тони сказал:

— Смотри, Ката, здесь и сейчас цветут белые фиалки.

VII

VII

Когда Тони брякнул щеколдой, открывая перед Катой калитку во двор, он увидел, как Мамма Филомены побежала через двор в кухню — очевидно, она сторожила их приход. Сразу начался громкий и быстрый разговор, и хотя Тони не понимал ни одного слова, он догадался по возбуждению старухи, в чем дело: она рассказывала, что они вернулись вместе. Как итальянцы любят участвовать в чужой драме, особенно когда испытывают при этом сентиментальные чувства!

Ката прошла прямо в свою комнату, а Тони задержался во дворе, желая знать наверное, что все устроено, как следует быть. Следя за бессознательной грацией и благородством тела Каты, он вспомнил школьную долбежку из Вергилия о походке богинь: чем провинились изящество и нежность, что мы изгнали их? Варвары! Он улыбнулся в ответ на быстрый взгляд Каты, который она бросила ему, проходя через открытую дверь. Если ей так к лицу эти австрийские тряпки, как она будет хороша в каком-нибудь национальном платье! В румынском? Нет, оно слишком кричащее, выдуманное; чешское тоже. В тирольском или швейцарском? Нет, оно довольно неуклюжее и слишком простое в плохом смысле. В калабрийском? Да, пожалуй; у женщин в Тириоло до сих пор величественные манеры, и они не стыдятся своего тела — тела женщины. Боже, как я ненавижу эти пробирочные фигуры!

Тони слегка обеспокоился, когда увидел, что стол для них еще не накрыт. У выхода сидели четверо шумных итальянцев, а дальше был стол с немцем и немкой. У мужчины была одна из тех четырехугольных лысых голов с тремя красными двойными подбородками на затылке, которые Тони всегда считал угрозой для европейской цивилизации. Старуха вышла из кухни и взглянула на Тони беспокойно и вопросительно. Тони успокоительно кивнул ей и спросил: