— Да, да, — сказала Ката. — Ты совершенно прав, Тони, ты открыл в вещах жизнь, потому что ты вступил с ними в самое близкое соприкосновение, принудил их срастись с тобой. Ты открываешь мне дверь, через которую можно войти в широкий мир. Я сама понимала, что он там, но я войти боялась! У меня глупые опасения, что я «не просвещенная», а «просвещение», по-видимому, и означает убежденность в том, что мир скучен и что в нем нет богов. Но я терпеть не могу всех этих кровоточащих Христов и плачущих Мадонн.

— Вот до чего доводит культ отвлеченной духовности, — сказал Тони. — В конце концов люди начинают поклоняться страданию, несчастью, гибели и даже болезням. Это обратная сторона той нездоровой духовности, о которой я говорил.

— Что мне особенно нравится, — продолжала Ката, развивая собственную мысль, — это что не нужно думать о земле как о большой кочке, вроде громадного неодушевленного рождественского пудинга, плавающего в соусе. Ведь это совсем не похоже на истину. Бог земли снова жив для меня, как в моем детстве. Тони, ты наполнил для меня мир богами и богинями!

— Ведь это самое утверждали и некоторые поэты твоей родины.

— О мой милый, — сказала Ката, посылая ему воздушный поцелуй, — ты мне милее, гораздо милее, чем Гете.

В этот вечер их позабавили и развлекли крестьяне, собравшиеся большой группой для того, чтобы пообедать во дворе гостиницы. Эти крестьяне становились все веселее и шумнее по мере того, как росло количество пустых бутылок. У одного была гитара, и он начал петь неаполитанские песенки. Разумеется, здесь были исполнены неизбежные «Santa-Lucia», «О Mari!» и «О Sole mio».

— Верно, у меня плохой вкус, Ката? — спросил Тони. — Ты знаешь, мне, пожалуй, нравятся эти песни, особенно «О Sole mio». Они не были бы очень уместны в Лондоне в туманный ноябрьский день, но здесь они приходятся кстати. И мне нравятся эти синкопы — это умение возбуждать внимание. Интересно, почему они веселятся сегодня? Сегодня не воскресенье.

— Кажется, это свадьба. Ты не хочешь этого и знать, но в прошлое воскресенье была Пасха.

— Тебе только кажется, что они играют свадьбу. «Макбет в своих суждениях нетверд». Что же касается светлого воскресенья, gnadiges Fraulein, разрешите мне указать, что я присутствовал на мессе в Латеранской церкви, а эта церковь — мать всех церквей в христианском мире.

— Как это они тебя впустили и как это краеугольный камень чудесным образом не свалился на твою голову, не повредив арки. Ты любишь ходить по церквам, Тони?

— Очень люблю, когда это на юге и когда церковь не протестантская. По-моему, у Рима слишком северный характер и Рим лишен непосредственности. Меня интересуют места, где до сих пор под христианскими названиями сохранились очень старые религии. Я не знаю наверное, что такое парижская Мадонна, скорее всего — что-то среднее между солдатской marraine и сентиментальной монашенкой. Но здесь на юге и в Сицилии она Великая Мать, она Венера-Прародительница, она Артемида, она Гера. Люди Средиземноморья должны иметь богинь, и они предпочитают древних, не препираясь об именах. Византийские теологи пытались скрутить их всех в одно имя — Айя София. Они создали какую-то обесцвеченную Афину, но крестьяне не признали ее. Ведь в воскресенье девушки в Кротоне процессией идут в церковь на мыс, совсем как тысячу лет тому назад девушки ходили к храму Геры, который там стоял. И по всей Сицилии до сих пор живы самые прелестные верования и церемонии.