— А, ты здесь? Лови!

И она бросила ему маленький пучок цветов, который Тони поймал в воздухе.

— Вот цветы для вас, мой господин, а розмарин я вам даю на память.

— Благодарю тебя, Трубадур, — я ничего не забуду. Не фрейлейн ли Ката послала тебя спеть такую хорошенькую песенку?

— Я решила, что нечего все веселье любви уступать мужчинам, и поэтому сама спела aubade[237] своему возлюбленному.

— Как мне благодарить тебя, Трубадур?

— Дайте мне позавтракать, — ответила Ката прозаически. — Я сейчас поднимусь. Все готово?

— Да, молоко стынет.

— Я лечу наверх.

— Ката! — позвал ее Тони, когда она пустилась бежать.

— Да, — ответила она, останавливаясь и оглядываясь.

— Но теперь больше нет никаких — «so muss ich weinen bitterlich».

Ката отрицательно покачала головой и послала ему воздушный поцелуй.

XI

XI

В прохладной темной комнате не было слышно ничего, кроме громкого стрекотания цикад; его ритм был настолько правилен, что ухо бессознательно разнообразило его. Было время дневной сиесты. Лежа рядом с Катой в полудремоте и слушая цикад, Тони подсчитывал дни и недели под аккомпанемент их чир-чир-чир. Он представлял себе, как они сидят утром на деревьях, входит цикада-дирижер, все встают и кланяются: «Доброе утро, джентльмены», «Доброе утро, Herr Никиш[238]», и начинают — чир-чир, чир-чир, чир-чир, и пиликают, как сумасшедшие. Отдавшись своему воображению, он сбился со счета, поэтому пришлось начать с самого начала, а треск цикад в саду тем временем звучал уже как громко плещущий фонтан. Середина мая — значит, они уже пять недель пробыли вместе. Он поднял голову, чтобы взглянуть на Кату, которая, подперев рукой темную голову, лежала спиной к нему. Как чудесны эти линии спины и бедер и согнутой ноги! Они струятся, как источник, превращенный в плоть. Что бы сказали постдарвинисты о причине, заставляющей цикад поднимать такой шум с утра до вечера? Ах да, они трещат, чтобы понравиться самкам. Значит, когда Веласкес писал Рокбайскую Венеру, он старался понравиться миссис Веласкес? Но Ката еще прекраснее. Как эти леди-цикады, должно быть, любят музыку, и как им, должно быть, трудно понравиться! А бедные самцы все лето поют — чир-чир, чир-чир, пока не падают мертвыми от истощения. Когда они находят время для любви? По ночам? Но ночью-то они не поют. И какие разговоры между девушками: «Ты собираешься выйти за Альфонзо, дорогая?» — «Нет, дорогая, он вчера сфальшивил, и я не могу поэтому выйти замуж за него». — «Ну ничего, дорогая, идем и выпьем коктейль из росы».

— Тони.

— Да, моя красавица.