— Хорошо подрепетировал тебя Гайворон.
— Я его и поблагодарю… И Снопа и Мирона. Без них я до сих пор сидел бы чучелом на этом стуле… И прошла б моя жизнь где-то стороной. После того как я искал у Снопа кукурузу, родная дочка хотела из дому бежать… Вы, вы меня послали! А теперь не поспите ночи, как я не спал, да подумайте…
— Обойдусь и без твоих советов, — сказал Коляда и хлопнул дверью.
Коляду душила злость. Он ходил по безлюдным улицам села, не зная, что делать. Он заметил, что уже третий раз останавливается возле Меланкиной хаты. Если б знать, что нет того доносчика, зашел бы…
Меланка давно нравилась Коляде. Он помнил ее с того первого послевоенного года, когда приехал в Сосенку. Невысокая чернобровая девчушка уже была вдовой… И если б тогда не нашла его Фросинья, то наверняка женился бы он на Меланке. И может, была б у него радость в жизни. Много лет минуло, и опять Коляда почувствовал неудержимый порыв любви. Как-то ночью он пришел к Меланке. Пришел несчастный и влюбленный. Они сидели в темной комнате, и Семен Федорович говорил ей нежные слова… Может, и свою молодость вспомнила тогда Меланка.
Коляда оглянулся, не видит ли кто, и быстро проскользнул в калитку. Меланка сидела в маленькой комнатке на кровати и вышивала.
— А где квартирант? — опасливо спросил Семен Федорович.
— Поужинал и ушел. Рассказывал мне о вашем собрании…
— Переживу, Меланка. Еще не такое видел.
Сбросив плащ, Коляда присел возле Меланки.
— Соскучился по тебе, Меланочка.
— До меня ли тебе, — вздохнула. — Не вылезаешь из хлопот… И еще будут, Семен…
— Разве нам привыкать, Меланка? Не грусти, улыбнись…
— Не до смеха мне. Если б ты только знал…
— А что?
— У нас… будет маленький…
— Что? — У Коляды вытянулось лицо. — Как же это… Что же ты молчала? Надо в Косополье поехать. Или в область тебя отправлю…
— Никуда я не поеду, Семен… Да и поздно уже.
— Но ты знаешь, что тут, в Сосенке, будет? Да я ж на люди не смогу показаться… Гайворон с Подогретым жизни мне не дадут. — Перепуганный Коляда почти бегал по хате.
— А ты не бойся, — спокойно сказала Меланка, — я никому не скажу, чей ребенок. Пусть смеются надо мной, если им будет смешно… А я, может, его двадцать лет ждала.