— Я против, — сказал Мостовой. — Гайворон ни в чем не виновен. Мы не имеем права наказывать человека за то, что он имеет свои убеждения. И не о нем надо было сегодня говорить, а о Коляде, о таких, как Коляда… Я еще не проверил всех фактов, но ставлю в известность членов бюро, что не только в Сосенском колхозе должны были появиться тайные площади кукурузы и свеклы… Они существуют во многих артелях района.

— Факты! — стукнул кулаком по столу Бунчук.

— Пока что я знаю, Петр Иосипович, что в колхозе «Коллективная нива» засеяли и припрятали от государства семьдесят гектаров кукурузы и тридцать свеклы… Почти столько же и в артели имени Двадцатого съезда…

— Неправда! — запротестовал Бунчук.

— Эти площади уже обмеряны… Должен сказать, что это делалось по указанию одного из членов бюро… Я не называю фамилии, потому что это очень серьезное обвинение и надо внимательно все проверить. — Мостовой заметил, как нервно задергалась щека у Петра Иосиповича. — Нам надо разбирать не персональное дело Гайворона, а тех, кто на самом деле, желают они того или нет, вредит нашему общему делу.

После выступления Мостового Бунчук сразу как-то осунулся, лицо его уже не было таким вызывающим. Он жалел, что раздул это «сосенское дело», но отступать было поздно.

— Мы примем к сведению заявление товарища Мостового и разберемся во всем, — пообещал Бунчук. — Хватит об этом. Голосую. Кто за то, чтобы объявить товарищу Гайворону строгий выговор? Четыре. Кто против? Один. Воздержался? Два. На этом нашу работу мы заканчиваем. До свиданья, товарищи.

Коляда остался в кабинете, чтобы поблагодарить Бунчука, но тот даже не подал ему руки на прощанье. Они не посмели посмотреть друг другу в глаза. У обоих на душе было противно.

— Иди и меньше болтай языком, — буркнул Бунчук.

В коридоре Коляда догнал Платона и Подогретого.

— У меня машина здесь, подвезу. А может, в чайную с горя, а? — угодливо улыбнулся.

Платон промолчал, а Подогретый даже побелел:

— Подлюга ты после всего, Коляда! Я у тебя не только партийный билет, а и… паспорт забрал бы. Шкура ты!

Коляда задрожал всем телом, широко раскрыл рот, но не мог вымолвить ни слова. Потом он увидел, как Макар Подогретый, попрощавшись с Мостовым и Платоном, вышел на сосенскую дорогу и пошел к селу широким солдатским шагом.

Мостовой пригласил к себе Платона поужинать. По пути они зашли в магазин, купили бутылку водки и колбасы.

Дома Александр поискал еще чего-либо, но, кроме двух луковиц и коробки мармелада, ничего не нашел.

— Я Кутню набью морду, — пообещал Платон.

— Дадут пятнадцать суток за хулиганство, — сказал Мостовой.