— Стешка и не прячет, что любит тебя.

— Я пойду, — поднялся Платон. — А ты, Галина, поступай как знаешь. Не маленькая. И у Мостового есть голова на плечах.

— Я люблю его, — прошептала Галина. — Люблю…

— Ты сказала ему?

— Нет. Об этом никто не должен знать, а то как пойдут болтать… Не за себя боюсь…

Платон только теперь понял, как выросла сестра. Быстро проходят годы…

27

27

Дмитро лежал на узеньком топчане, уткнувшись лицом в подушку. Его раздражало все, что происходило в смежной комнате. Приглушенные голоса Бунчука, Коляды и матери сливались в назойливое бормотание.

Вошел со двора отец и неестественно громко рассмеялся. Звякнули рюмки.

— Будем!

— Если бы вы знали, что я сейчас услышал! Комедия, и только, хе-хе-хе, — залился смешком отец.

— Что же вы услышали? — смачно чавкал Коляда.

— Берите, берите вареники и цыплятками угощайтесь, — приговаривала мать.

— Стою я, значит, возле забора, а они идут вдвоем. Надежжжда, налей еще пахты.

Отец никогда не скажет «Надия» или «Надя», а всегда как напильником проведет: «Надежжжда»… А мать сейчас скажет: «Пей, пей, не купленная…»

— Пей, пей, не купленная, — услышал Дмитро из-за дверей. Он натянул на голову одеяло и от лютости застонал.

Как теперь посмотреть в глаза Платону, Снопу? Что он скажет Стешке? Трус, никчемный трус… А тогда, когда падал на пахоте, догоняя Платона, клялся себе жить по-иному… И этого запала не хватило не только для борьбы, но даже для того, чтоб просто сказать правду. Испугался отца.

Старому Кутню не надо было разжевывать. После звонка Бунчука он приехал в райком и забрал ошалелого Дмитра домой.