— На что тебе это море, пентюх Пантелей? Чтоб ты живое поле на яры-овраги резал? Погоди, приеду, на маковке у тебя терн посажу!

— Охо-хо! — смеялся Петрович. — Брось его, Степан… У дурня и на маковке ничего не вырастет.

Из Киева спускался красавец теплоход. Над ним кружились чайки. Снизу медленно шел караван груженых барж с белым буксиром впереди. Теплоход уважительным гудком приветствовал работяг, потом сердито загудел на всякую мелочь — лодки, челны, что болтались на воде.

Зинько-Зиновий лихо развернул моторку чуть не перед самым носом теплохода, и тот, еще сердитее гудя, разрезал пенную волну, протянувшуюся через весь плес.

Затем лодка сбавила скорость. Постепенно успокоился и Тертышный, только горькая бороздка на лбу стала глубже. Но и от нее вскоре осталась чуть заметная морщинка. Посветлел взгляд, заметив вдали серую полосу, протянувшуюся поперек течения. Плотина! Подпертое могучей стеной, днепровское полноводье казалось недвижимым и беззвучным. Лишь ему было хорошо слышно, как там, у плотины, вода бешено свергается в турбинные кратеры. Гремит-звенит река. Как музыка!

А как гремел-ревел, как бушевал Днепр, когда закрывали проран, последний створ готовой плотины! Когда навеки закрывали старое русло, чтоб повернуть воду на турбины, на шлюз. Словно вчера это было.

Подъезжали самосвал за самосвалом, с грохотом швыряли в кипящий водоворот тяжеленные бетонные глыбы. Кипела, бесновалась вода. Вот это была музыка! Казалось — все зря, не обуздать неистовую круговерть. Снесет Днепр к дьяволу все запруды. Что перед ним эти огромные МАЗы — букашки!

Но самосвалы движутся бесконечной цепью. Уже из грязной пены показались первые островки. Уже они больше и больше, вода прорывается уже не сплошь, а разбитыми струями. Уже и на эти струи падает каменный град. Все. Одолели, побороли!..

Тертышный покачал головой — вот это была работа!

Моторка шла на волнорез, что, как кулак, поднял кверху маяк-светлячок. За волнорезом выступили башни шлюза.

Тертышный обернулся к Лиде:

— Помнишь, я тебя по днищу шлюза водил? Перед тем, как воду пустили… Ты в первом классе была.

Его лицо светилось. Горящие глаза, растрепавшийся на ветру седой чубок.

Лиде уже не раз приходило в голову, что не легко отцу разлучаться с этим, его руками созданным, миром. А сейчас даже кольнуло в сердце. Да что поделаешь? Как ему тут, одному? И ей там тревожно. И маленький Степанко изо дня в день: «Вези мне деда…» Выходит, как ни верти, надо. Есть на свете такое всемогущее слово — надо.

Теплая волна залила грудь. «Ох, папа! И твоими руками из грома-грохота, из высоченных гор перевернутого песка, из глубоких ям котлованов, среди бурных весенних потоков, из камня и бетона созданы эти Светлые Воды. Я все помню! Как водил меня на плотину, на дно шлюза. И к великанам турбинам…»