Обо всем этом написал главврачу отец Левка.

Что же еще? Пожалуй, все.

Человек в берете каждый день ходит на берег. И долго тоскливо вглядывается в мерцающую даль.

Море в эту пору холодно и неприветливо. Одна за другой набегают темные волны на берег, но почерневшие каменные глыбы отталкивают их назад.

Одинокий молчальник ежится под ветром и глазами, полными тревоги и боли, разглядывает что-то там, на горизонте.

Прохожие равнодушно проходят мимо. Но кому-то из них он сам напомнил подбитого журавля, что остался один на берегу, лицом к лицу с необозримым простором хмурого, холодного моря.

1979

Пер. А. Островского.

ЛЮДИ ЕЗДЯТ, ЕЗДЯТ…

ЛЮДИ ЕЗДЯТ, ЕЗДЯТ…

Двое суток в дороге — пуд соли не съешь, однако кое-что услышишь, кое-что увидишь, кое-что само в память западет.

Люди ездят… Сколько этого неугомонного народа прошло через его вагон! Старых, молодых, а то и таких, что не разберешь возраста. Иной только на свет проклюнулся — и вот уже пассажир. Хорошо, если тихонько посапывает и сосет мамину грудь. А то, бывает, раскричится — откуда только сила берется. На весь вагон. Тогда кто как: одни к молоденькой маме бегут, расспрашивают, советуют, сочувствуют. Другие — к нему, проводнику: безобразие! Я за купейное место платил, еще рубль за белье отдал, а вы тут детский сад завели…

Голубенко на это молчит. А пассажир — еще минута — уже закипает, прямо булькает. Тогда Голубенко тихо спрашивает:

— А вы, гражданин, как? Сразу лысый и с портфелем родились?