— Вот так вот и мы в тридцать восьмом. Пароход тоже назывался «Украина». Наше свадебное путешествие. Так давно — и точно вчера.

Майя тоже смотрела в окно и ничего не слышала. Ольга Ивановна читала, лежа на узеньком диване.

Бабушка продолжала, уже беззвучно, рассказывать неизвестно кому: «А когда исполнилось двадцать четыре, я уже вдовой стала. Оле минуло четыре, а мальчику только два годика… Как они тяжко шли и как пролетели, десятилетия! Уже забывают люди, как было после войны, — голодно, холодно, а еще тоска. И дети: «У Гали папа вернулся, а где наш?» Не выдержала бы, если б не дружный круг соседок-вдов. Пять мам, одиннадцать полусирот. И плача наслушалась, и горького смеха… Разбросала жизнь кого куда. Что теперь об этом думать? Отработала свое, сейчас разве так работают? Сорок пять лет трудового стажа, только подумать! А кто на это посмотрел, когда назначали пенсию? То-то же.

Да что об этом сейчас говорить? Миновало…»

Сын далеко, пишет открытки. А она с дочерью и внучкой. Девочка добрая, заботливая и учится хорошо. А с Олей сколько было…

Бабушка посмотрела на дочь. Ольга Ивановна, отложив книжку, лежала на спине, крепко сжав губы.

«Что значит разведенная? — продолжала старуха. — Соломенная вдова? Сперва говорила: «Через год выйду замуж». А уже восемь миновало и никакого «замужа» нету. Ничего не понимаю. Теперь же не так, как после войны, когда было одно бабье царство. Теперь… А как оно «теперь», я разве разберу? Жизнь запутывается все более тугим, сто раз перекрученным узлом. Хоть бы у маленькой хорошо сложилось. Очень впечатлительная. А кругом такое, что нужны железные нервы. Где их возьмешь?»

Когда гость попрощался, бабушка одобрительно сказала:

— Приятный человек. Учтивый, внимательный. Очень хорошо посидели. Ты даже помолодела, Оля.

— Тоже скажешь… — нахмурилась Ольга Ивановна. — Просто хотелось скуку разогнать.

Майя, разглядывая свои узенькие красные ногти, сдержанно проговорила:

— Ты была такая оживленная. Столько смеялась…

— Мне кажется, так и следует вырываться из обыденщины.

Вадим Петрович и в самом деле был очень внимателен, щедр на добрые слова, хотя и держался несколько принужденно. Ему казалось (может быть, только казалось), что Ольга Ивановна следит за каждым его взглядом и взвешивает каждое слово, обращенное к ней и к Майе. Стремился к абсолютному равновесию, а когда ему казалось, что равновесие это хоть чуть нарушено, с особой почтительностью обращался к бабушке: «Клавдия Павловна, Клавдия Павловна… Я много слышал и читал о тех временах, но, поверьте, то, что вы рассказали про эшелон эвакуированных… даже сердце защемило».