Поля попрекнула сама себя:

— Я тоже хороша… Забегу на минутку, и снова дед один. Знаешь что, мама? Если Виталий… Ну понимаешь? То мы с Виталием поселимся у деда.

— О, перехватила! — стал канючить Юра. — Я первый сказал.

— И что ты у него будешь делать? Только и умеешь, что на кино и на конфеты из дедовой пенсии клянчить. Я буду варить, стирать, пол мыть. О-о-о… — У Поли застучали зубы. — Дедушка, дорогой, спаси меня.

— Поля, Поля!

— Ой, мама, не надо меня утешать… Что я скажу Виталию?

— Беги, беги к нему! — шагнул к ней Юра. — Сейчас, среди ночи. Погляжу, как он тебя выгонит.

— Прекратите! — истерически крикнула мать. — Как вам не стыдно. Хоть бы про отца подумали.

Поля кинулась к ней, прижалась.

— Прости, мама, прости…

Обе тихо заплакали. Была в этом плаче такая беспросветность, словно они прощались навеки.

— Ну вот, выходит, я виноват, — проворчал Юра. — Все я.

— Замолчи.

Снова в темноте затаилась тяжкая тишина.

Вскоре послышалось Юркино сопение — уснул.

— Который час? — шепотом спросила Кузьминская.

— Не знаю, мама… — Полин голос задрожал. — А если Виталий не поверит? Не поверит… Вся их семья… У них такие взгляды, что…

— Поверит, Поля, поверит… Он будет с тобой.

В голосе Кузьминской не чувствовалось твердости. Это снова были мольбы, обращенные неведомо к кому.

Вместе с этим пришли мысли о собственной жизни. Почти с самого начала семейной жизни все было умеренно, гладко. Не раз жалела, что вышла замуж за него. И он, вероятно, тайком думал то же о ней. Но все прошло, внешне все выглядело благополучно. Вот и сейчас… Другая, может, с ума бы сходила от тревоги за мужа. А я? Все о себе терзаюсь. Нет, нет, о детях. Поспешное самооправдание не очень успокоило. Нет, в самом деле из-за Поли сердце болит. Пускай у нее все будет по-другому.