Лицо молодого ученого осветилось счастливой улыбкой:

— В это лето получил первые гроздья винограда. А яблони и груши, верно, зацветут будущей весной.

Так объединились мудрость новейшей науки с мудростью вековечной любви человека к земле, к природе.

7

7

Музей Егише Чаренца в Ереване.

Годы и годы по крохе — книжка, фото, страница рукописи — собирали то, чем жил великий поэт.

Как трудно возвращать людям сокровища поэзии, которые — вместе с именем поэта — были обречены на забвение, перечеркнуты (так кое-кому хотелось) навсегда.

Дом, в котором он жил. Лестница, по которой он поднимался в свою квартиру, стены, в которых звучал его молодой, горячий голос.

С глубокой благодарностью тут произносят имя художницы Регинэ Казарян, которая была и, несмотря ни на что, осталась добрым другом Чаренца: она закопала и тем сберегла часть рукописей и книг. Вот они, с пятнами плесени, с расплывшимися чернилами.

Поэт революции из когорты первых. Вот он в форме красноармейца в незабываемом девятнадцатом году. Вот его партизанское свидетельство.

Его знали, его любили Владимир Маяковский, Павло Тычина, Максим Рыльский, Паоло Яшвили, Самед Вургун, Перец Маркиш… Волнующие воспоминания о нем написал Микола Бажан.

Вслушайтесь в этот перечень имен. Какое созвездие поэтов! Живое воплощение интернационального братства!

Для всех нас, кому не довелось видеть Чаренца, он — как живой — встает в воспоминаниях Миколы Бажана:

«Егише каждого из нас глубоко заинтересовал, я сказал бы очаровал, если бы эпитет «чарующий» подходил этому человеку, такому нежному, внимательному, такому жаждущему дружбы и понимания, но в то же время такому резкому, такому соответствующему своему имени, упорному. Он не избегал крутых поворотов и решительных суждений, не всегда справедливых и обоснованных. Однако глубокая человечность, поразительный талант, высокая коммунистическая убежденность, широта сердца, непринужденный юмор, меткое остроумие — они светились в каждом слове Чаренца, они привлекали к нему».

«Егише каждого из нас глубоко заинтересовал, я сказал бы очаровал, если бы эпитет «чарующий» подходил этому человеку, такому нежному, внимательному, такому жаждущему дружбы и понимания, но в то же время такому резкому, такому соответствующему своему имени, упорному. Он не избегал крутых поворотов и решительных суждений, не всегда справедливых и обоснованных. Однако глубокая человечность, поразительный талант, высокая коммунистическая убежденность, широта сердца, непринужденный юмор, меткое остроумие — они светились в каждом слове Чаренца, они привлекали к нему».