Кто он был, тот мудрец, что на заре истории написал этот труд? Должно быть, в дни кровавого разбоя, что творили завоеватели, он прежде всего спасал исписанные им страницы. Должно быть, он надеялся, что его мысли со временем озарят все вокруг таким светом, что сгинет тьма и человек высоко поднимет голову.
Но камень с тупой силой погасил этот светоч.
Виднеются отдельные буквы, изувеченные знаки. Края страниц совсем искрошились.
Среди неисчислимых утрат человеческого духа эта утрата, может быть, самая тяжкая.
Так ведется издавна. Бездушный камень давит живое слово, топит в болоте, лишает воздуха. Пока это слово не омертвеет и само превратится в обломок камня.
А безмозглая базальтовая глыба, если б она могла хохотать, наверно, издевалась бы и хохотала: «А что, разве мы не похожи? Попробуй-ка скажи что-нибудь людям… Погас твой свет, все — лишь камень, камень, камень…»
Когда-то поэт сказал: «Какая это боль — искать потерянное слово!»
Эту книгу никто не оживит, никто не найдет потерянное слово.
9
9
Какая тишина в горах! Я шел наугад одной из многочисленных тропок, сетью раскинувшихся по горному лесу.
Обрадовался, услышав журчанье уже знакомого мне ручейка. По узкому гранитному руслу ручей сбегал в долину, напевая свою вечную песенку.
Выше и выше. Кончился лес. Перед глазами выжженные солнцем, иссеченные ветрами суровые вершины, обрывистые скалы, глубокие ущелья, клочки горных пастбищ, где скупую травку овцы выщипали до последнего стебелька.
Осенняя тишина. Легко дышится. И хочется запомнить навеки раскрывшиеся горизонты, удивительное слияние красоты, мудрости, первозданного могущества. Все вокруг рождало стремление проникнуться этой высотой, откинув прочь суету и мелочность.
Я прощался с Цахкадзором.
Я благодарил его за приветливость, за добрые встречи, за часы раздумий.
Я благодарил эти горные тропки, что вели к вершинам, с которых армянская земля видна далеко вокруг. Земля, где перекликаются голоса древних мудрецов с голосами нового дня.