Двенадцать лет спустя, в июле 1984, я возвратился в Аджлун. Крестьянское хозяйство было на том же месте, но владельцы поменялись. Было непросто объяснить им, каким образом я оказался здесь в 1971. Думаю, бывшие хозяева, пожилые мужчина и женщина, друзья палестинцев, бросили все, чтобы спастись, уйдя с фидаинами, а может, их убили и даже пытали их же соседи. Где они похоронены? На своей земле? Далеко? А возможно, во времена нашего с ними знакомства они были шпионами, хитрыми, как тот израильтянин, что симулировал безумие в Бейруте, где потом появился в униформе полковника ЦАХАЛа.

В Бейруте Мубарак ударился в загул, не зная, вероятно, о трагедии в Аджлуне.

Зимой во Франции иней на стеклах восхищает ребенка, разглядывающего белые причудливые папоротники, наблюдающего за их медленным, но неминуемым исчезновением под воздействием комнатного тепла и его собственного дыхания; проворство фидаинов, стремительно скрывшихся среди бела дня в зарослях кустарников на склоне, меня ошеломило, а еще помню хитрую белку, которая только что сидела во мху, а ее глазки то шарили вокруг, то останавливались на мне, и вот она уже раскачивается на ветке, выбрав самую шаткую, и ей там очень удобно. Всё радовало глаз. Само животное, его стремительность, хвост, дерево, камни, и я был всему этому причастен. Может, фидаины разыграли меня? И только теперь мне захотелось бы стать деревом, чтобы посмотреть со стороны, какими они были со мной? Кто был я среди них?

Четвертая стена сцены опустится, и действующие лица станут просто лицами; поскольку актер стоит передо мной, я уже не вижу его спины. На экране актриса несет сумку, но что в ней? Что под платком или за ним? Фидаины, их командиры, их поступки, палестинская революция, всё стало зрелищем, я увидел фидаинов именно тогда, когда я их увидел, а выйдя из так называемого угла рассматривания, угла между поверхностью фиксации и глазом, они пропадали. Наверное, самым удачным словом было бы «испарились». Куда они ушли? Когда вернутся? Откуда? Что им там делать? Они были возникающими-исчезающими призраками, от этого их существование казалось более убедительным и вещественным, чем у вещей, которые никуда не денутся и никогда не испарятся; точнее, существование фидаинов было таким основательным, что делало возможным подобные мгновенные, если можно так сказать, учтивые исчезновения, дабы не утомлять меня настойчивым присутствием. Этим стремительным, многократно повторяющимся вибрациям не могла сопротивляться шестидесятилетняя нервная система. Когда слова «палестинская революция» произносят вслух, на меня словно надвигается недолговечная, но плотная тьма, в которой перемещаются светящиеся и красочные образы, со злостью изгоняя один другой. Так, например, Феррай появился на свет в двадцать три года, сидя на траве, и улыбаясь, спросил, марксист ли я, и весь вечер его существование прочитывалось во мне так явно, что один его товарищ, Абу Насер, раздраженный нашим единым – моим и Феррайя – кровообращением, процедил сквозь зубы, указывая на нас: