После этого прошло много дней и ночей, и я уже не все помню с абсолютной ясностью, но все же помню и о соли Орандузгеля, и о фисташковых рощах, которые могли бы при хорошем уходе приносить миллионные прибыли, и о том, как растаскивают фисташки кочевники и спекулянты, а начальство не смотрит, о том, что природные богатства края плохо эксплуатируются, что кое-кто в Иолотани берет взятки, и многое другое, что накипело на сердце у маленького зоотехника.

Мы охотно погружались с ним в разные вычисления, которые являлись доказательством будущего расцвета этого края, мы слушали со вниманием его порой переходивший в шепот доклад о положении с фисташками, мы записывали старательно имена и цифры, сами еще не зная, как и где мы это доведем до широкого читателя.

После утомительной поездки к черным шатрам белуджей нам было даже весело сидеть на двух здоровых обрубках, заменявших в доме мебель, и пить обжигающий губы и освежающий сердце и память бледно-желтый чай, называемый зеленым.

Хозяйка вышла из комнаты — дверь вела прямо во двор, и, когда она снова появилась в конце нашей беседы, я спросил у нее мимоходом:

— А газеты вы получаете здесь часто?

— Да не очень часто, но приходят, читаем, — отвечала она, остановившись у двери. — Вот недавно получили. Да что я говорю — вчера получили московские, но ведь знаете, какое опоздание…

— А что там интересного, в газетах? Есть что-нибудь особенное?

— Да нет, — сказала она, — ничего в них нет, и особенного нет…

И она взялась за ручку двери.

— Да, — вдруг сказала она, обернувшись к нам, — там помер один, в Москве. Вот как его фамилия, подождите, сейчас вспомню… Как же это?.. Вот память какая у меня… Мисковский какой-то… не знаете такого?

Мы пожали плечами: нет, что-то не знаем…

Она открыла дверь и вдруг снова закрыла ее и сказала так просто, как говорит человек, когда ему неизвестен настоящий смысл произносимых им слов:

— Ведь вспомнила, кто помер… Маяковский умер какой-то!

— Как?! — вместе сразу закричали мы. — Как Маяковский?! Что вы говорите?

— Да, да, совсем вспомнила: Владимир Маяковский! А что с вами? — Она смотрела большими глазами на нас и вдруг сказала: — Если бы я знала, что вы так расстроитесь, я бы и не говорила вам. Кто это Маяковский — ваш друг?!

— Слушайте, — сказали мы, у меня было впечатление, что мы говорили оба сразу и одно и то же, — слушайте, где эта газета?..

— Я ее отдала соседке, она читает, но я сейчас ее достану, сейчас принесу…

Она убежала, хлопнув дверью. Мы сели на свои обрубки, и у нас, вероятно, был вид полоумных, потому что хозяин прекратил беседу и только, вздохнув, сказал: