— Не знаю.

Молочков даже остановился в недоумении. Что это, кокетничанье? Или полная беспомощность, желание переложить решение на чужие плечи?

Лика смело посмотрела ему в глаза:

— Я хотела ночевать у Инны. И вот не удержалась. Сказала гадость. А теперь не знаю…

— Тогда все равно поедем ко мне, — решительно сказал Молочков.

Все, что было потом, — их молчаливый ужин черствым батоном и дешевой колбасой, ночь, когда он спал на полу на старой шубе, полубессонная ночь, полная опасений, что он неправильно себя ведет, и, может быть, она ждет, что он придет к ней на диван (кто ее знает, эту современную молодежь), тяжелый сон, когда, просыпаясь, он мучился оттого, что храпел и она это слышала, — все это Молочков не любил вспоминать. Запомнилось только, как она сказала утром:

— Спасибо, что вы меня ни о чем не расспрашивали.

ЛЕЛЯ

ЛЕЛЯ

Утром Леля собирала Никиту в детский сад. Пока одевала, измучилась. Малыш капризничал, недоспал, все хотел засунуть две ноги в одну штанину, колготки порвались на коленке, и нечем было сменить, — одни грязные, из других вырос. Когда пошли умываться, залез под стол и вымазал нос губной помадой. Настоящий клоун. И тут ей стало смешно. Она отмывала его и смеялась и, хотя знала, что уже опаздывает, приговаривала:

— Олег Попов! Ну что мне с тобой делать, Олег Попов?

И оттого, что она смеялась, Никита перестал безобразничать, не сопротивляясь, влез в шубку и надел шапку-ушанку. Хорошо хоть, что садик в соседнем переулке. Можно успеть перед работой забежать домой, взбить волосы, выпить на ходу чашку чая, прочитать письмо от Семена, если только оно есть. Давно пора получить письмо.

На обратном пути заглянула в почтовый ящик — одна «Вечерка». Нет так нет. Может, их перекинули в такую глухомань, что письма по месяцу идут. Растушевывая краску на веках, она покосилась на окно. Так и есть! Опять этот херувимчик, сектант этот, делает зарядку на балконе и не сводит глаз с ее окна. Может, уж давно за ней следит? Вспомнить бы, когда одевала Никиту, в рубашке бегала по дому или в халате?

Какой все-таки у него глупый вид! Делает зарядку в майке, а на груди болтается крестик. Наверно, плохо кончит. Сектанты все изуверы. Так о них в газетах пишут. Да и мать у него неразговорчивая, грубая, смотрит исподлобья. Волчица. Вся семья — коренные таганские жители. Должно быть, староверы. А носят ли староверы нательные крестики?

Мысли прыгали, пока она ополаскивала чашки под краном, засовывала пустые бутылки из-под молока в авоську — можно по дороге сдать в ларек на углу. А за всеми этими пустяками, за домашней возней, не отпускала тревога — почему же Семен не пишет.