Наконец им удалось найти какую-то ложбинку. По тому, как трещало под ногами, поняли: хворост, су­хостой. Кое-как наломали сушняка, разложили костёр. При его маленьком свете дело пошло веселее, и скоро взревел, зашипел яркий огонь.

И всё же им противно было сидеть возле самого костри­ща. Они с излишне большой свежестью помнили, что мож­но сделать с каждым Божьим благословением, даже этим.

И никто из них не захотел есть. Жарить мясо было выше их сил. Даже выше сил Пилипа из Вифсаиды и Якуба Зеведеева. При одном упоминании брала дрожь отвращения. Поэтому они удовлетворились светом, из­далека подбрасывая в пламя сушняк.

А когда огонь разгорелся ещё больше — они осмо­трелись и увидели, что попали из огня в полымя.

Они сидели на старом, видно было по всему — за­брошенном, кладбище. Наклонённые, замшелые кресты, Каменные плиты, укрытые зелёным одеялом мха, толстые обрезки мощных брёвен на всю могилу, с «голубцами», прибитыми к ним. Плиты лёжа, плиты перевёрнутые, плиты склонённые, плиты торчком. И на всём этом — разлив мхов, а над всем этим сухие деревья.

Повсюду какие-то ямы, разрушенные часовни, про­валенные усыпальницы. Видимо, тут хорошо похозяйничала чья-то рука, не привыкшая стыдиться или давать отчет перед другими за свои поступки.

За их, маленькой, ложбинкой лежала большая, окружённая довольно крутыми склонами. На ней, по краям, тускло были видны остатки каких-то фундаментов. Вокруг большой ложбины тоже темнели какие-то камни, росла высокая трава (наверно, на месте бывших грядок и цветников). Но всё это густо заросло довольно уже боль­шим лесом. Лес был тёмным, но там и сям в нём мёртво белели высохшие скелеты бывших садовых деревьев.

Они умерли от глуши и безлюдья и вот белели дальше и ближе, окружали ложбину и подступали к ней. Словно вычурные распятия. Словно десятки безобразных привидений.

Страшно было смотреть на это, и люди уменьшили костёр до маленького огонька, освещавшего только их ложбинку, десяток крестов и плит в их небольшом на­сиженном гнезде.

Обессилевшие, они никуда не в силах были идти, спать не могли тоже и решили кое-как переждать в этом месте ночь.

Говорить тоже никому не хотелось. Только после большой паузы Тумаш сказал:

— Когда жгли их, я всю веру призвал, чтобы исчезли столбы — куда там, чёрта беспятого! Стоят, как стояли. Куда он ведёт нас, Бог?

— Ведёт, — отозвался Иуда. — А куда — не знаю.

— Вперёд, — буркнул Христос. — Под вооруженной охраной, чтобы часом не поворотили, куда не надо.

И вновь долгое молчание. Но Тумашу было очевидно невыносимо. На откосе встала его длинная тень.