И тогда, поняв, глава доказательной инквизиции вновь неистово закричал. Брат сожжённого приставил ему нож к сердцу и налёг на рукоятку.

— Не хо-чу! — крик захлебнулся в каком-то бульканье, умолк.

Человек выдернул нож, исступлённо посмотрел на всех.

— Б-берите эту пад-даль.

Он стоял, качаясь, и внезапно упал, словно ему ударили под коленки. Его отнесли. Народ стоял в суровом молчании. Тихо-тихо. Угрожающе тихо. И тогда рогатый подошёл к подгоревшему кресту и одним ударом ноги свалил его на труп. Взлетел ураган искр.

— Жри... Чтобы ещё из одного бандита не сделали святого.

Ковёр углей засыпал лежащего. Вскинулось пламя. На него набросали ещё сушняка. Вокруг были суровые, почти безнадежные, медяные лица с резкими чёрными тенями.

И тут за спинами людей, где-то в темноте, начали медленно бить барабаны, реветь дуды, вздыхать бубны. Запели смыки.

Полилась медленная музыка. Ритм её всё учащался. В нём было что-то угрожающее, дьявольское и, однако, полное жизни, страстное.

Вспыхнули вдруг ещё два костра... Ещё. Вместе с возрастанием языков огня ускорялся темп звуков.

В этом ритме было что-то такое заразительное, что даже Христос с большим трудом подавил невольные движения своих ног и заставил себя сидеть неподвижно.

Всё меньше делались паузы, всё больше прибавля­лось мерцающего света. Нагие люди начали медленно покачиваться. Толпа, заколдованная всем этим, словно забыла о жизни, о том, что ожидало в хатах из навоза, пришла в движение.

Руки искали другие руки, сплетались. Ноги начали сна­чала медленно, а потом быстрее и быстрее попирать землю.

Ещё огни... Ещё... Всё более нестерпимой и дья­вольской делалась музыка и удары барабанов. Бубны зва­ли, увлекали, вели.

И вот потянулась между костров человеческая цепь. Впереди тащили за большущие рога козлов, и густой козлиный мех мешался с краснотой человеческой кожи.

Дуды... Трубы... Стремление... Полёт.

Всё быстрее и быстрее, в неудержимом хороводе между огней и вокруг главного, наклонённые вперёд, по­рывистые. Возгласы, крики, опьянение.

Ритм стал невыносим. Летели развеянные в неукро­щённом полёте волосы, мелькали ноги, руки, закину­тые лица. Кое-где, не выдержав экстаза, бега, яростного стремления, начинали падать люди. Но в вихре, в винно­-красном свете, в ярости и безумстве, в криках мчалось не­способное остановиться человеческое колесо.

Словно взнесённые адским ветром, словно действи­тельно в вечном Дантовом хороводе, в ежеминутной кон­чине и во взлёте и как будто в воздухе, не чувствуя ногами земли, мчались они.

Вихрь ураган, ветер самих веков на лице. Забытьё разума и самого себя. Ад, вечное пламя, яростный веч­ный полёт самой жизни.