Года того же... имея вожа дорог, известный под Марлора именем... ворвался и, побив людей, что (каждое) человеческое селение до основания сжёг...

«Хроника Белой Руси»

Кто не ест свежего мяса и не пьёт све­жей крови — того охотника класть и уздеч­кой с бляшками либо и нагайкой хорошей сыпать в то самое место, кабы знал и при­учался.

Устав сокольничего пути

Татарин мчался нагим полем, как бешеный. Дваж­ды пересаживался уже на заводного коня, давая возмож­ность другому отдохнуть.

Вокруг было безлюдье. Ни души. Насколько хвата­ет глаз, нигде не было видно ни человека. Лишь парили где-то впереди, возможно, над каким-нибудь оврагом, вороны. Кружились чёрными чаинками, но не сади­лись — что-то тревожило их.

Крымчак подумал, взял немного правее и подъехал к пологому отрожку. По дну его скатился в овраг.

Никто бы не мог даже и подумать, что мёртвое без­людье может быть таким обманчивым.

...Овраг, насколько взором можно было окинуть до поворота, на версту и наверно ещё дальше, был набит людьми. Стояли нерассёдланные, космоногие лошадки простых воинов, ели сухой клевер арабские скакуны сот­ников. У большинства коней были на ногах овчинные мо­касины, а на храпах — перевязки.

Сидели и с восточным ненарушимым терпением ждали люди. Возле каждого десятка и сотни торчали вот­кнутые в землю бунчуки, подпёртые круглыми щитами. Блестели сталь копий и серебряные ножны кривых та­тарских сабель.

Из глубокой котловины, выкрученной, видимо, ве­сенней водою, высились бока, горбатая спина и лобастая голова громадного слона. Морщинистая кожа его была как земля в засуху. Темнокожий погонщик-индианин охрою и кармином наводил вокруг его глазок устрашающие, жёлто-багровые глазницы. Оружие погонщика — острый анк — и оружие слона — отполированная, толщиною в руку возле плеча и длиною в две сажени цепь — лежали в стороне. Слон вздыхал.

Крымчак спешился и куцелапо с развальцей пошёл к невысокому белому шатру, возле которого сидел на кошме плотный, ещё не старый татарин. Сидел непод­вижно, как божок, смотрел словно сквозь подходящего.

Молодой довольно нерадиво склонился передним:

— Отцу моему, темнику, хану Марлоре весть. Бла­гая весть.

Только теперь возле глаз татарина сложилась сетка улыбчивых морщинок. Продубленная всеми ветрами и солнцами кожа у рта и редких усов пришла в движение.

— Весь день скакал, сын мой, первородный Селим-мурза?