Старуха радостно заковыляла к старосте. Высыпала перед ним пригоршню медных полушек.

— Батюшка, коровушку мне бы... Маленькую хоть

— Тут, родненькая, у тебя на коровку не хватает.

— Время дорого, — ловила его взгляд. — Потом отдам.

— Ну вот. Что за глупость бабская!

— Батюшка, коровка ведь наша умирает. Лежит коровка.

Неестественно светлые, удивительные, словно зача­рованные, смотрели на это поверх голов Христовы глаза.

— Говорю, не хватает.

— Б-батюшка... — старуха упала в ноги.

— Н-ну, хорошо, — сжалился тот. — Осенью отработаешь. На серебряную. Не та, конечно, роскошь, но — милосерден Господь Бог.

Старуха ползла к иконе Матери Божьей. Стремилась ползти проворнее, ибо слишком хотела, чтобы ко­рова поскорее встала, но иногда останавливалась: пони­мала — неприлично. Молодое, красивое, всепрощающее лицо смотрело с высоты на другое лицо, сморщенное, словно сухое яблоко. Старуха повесила свою мизерную коровку как раз возле большого пальца ноги «Тиоти».

Глаза Христовы видели водопад золота... Коров­ку, одиноко покачивавшуюся под ним... Скорченную старуху, которая, преклонив колени, даже дрожала... Лицо старосты, который светлыми глазами смотрел на всё это.

Магдалина схватила было Христа за руку. Тот мед­ленно, едва не выкрутив ей рук, освободился. И тогда она во внезапном ужасе отшатнулась от человека, у которого дрожали ноздри.

Юрась поискал глазами. Взгляд его упал на волося­ной аркан, обвязанный вокруг пояса у крымчака.

— Дай!

— Ны можно. Ны для того.

— Ты просто не рассмотрел, к чему это ещё приме­нимо, — сквозь зубы ответил Юрась. — Дай!

Он дёрнул за конец. Татарин яростно завертелся, как волчок, подхлёстнутый кнутом.

— Бачка!

Но аркан уже разрезал воздух. На лице старосты пролёг красный рубец. От удара ногою упала стойка. Зо­лото с шорохом и звоном потекло под ноги людей.