В этом не было утешения. Не было утешения в том, что и те погибли, ибо и то были люди, и много у кого из них была лишь сопревшая рубашка под кольчугой. Ибо и над теми был свой Лотр и необходимость ежедневно доказывать, что ты предан ханству и ему. Они просто искали свой кусок пищи. Искали не там, где надо, а там, куда вела их сабля, занесённая над головой.

...Теперь об этом можно было думать. И Юрась думал, рассматривая клеймо, которое держал в руках. Вот это обещал ему на лоб Марлора. Вместо этою сам полу­чил стрелу в лоб.

Между бровей у Юрася была длинная морщина. Вчера её ещё не было. Он был тот же, но большинство апостолов и Магдалина очевидно начинали его побаиваться.

Под вечер сквозь толпу привели на аркане Селима. Он не успел прорваться далеко.

Но ещё до того, как Христос начал говорить с ним, перед Юрасём стали избранные от мужицкой рати и по­просили отпустить их. Лето клонилось к осени, хаты были сожжены, нивы выбиты, врагов не было. Надо было успеть подобрать хоть то, что не вытоптали, да успеть вы­копать кое-какие землянки.

— С озимью, думаю, не опоздали... Сеять надо. Му­жики мы.

— А дадут вам это сделать? — спросил Христос.

— Должны бы... Но всё равно... Земля зовёт... Тре­бует: «Сеять!»

— Пойдёте, — предположил Христос, — а нас тут, беззащитных, заколют.

— Тебя? — надо всей толпой разразился хохот.

Юрась увидел, как один из мужиков, подобрав ятаган (а он, изогнутый, сечёт, как известно, внутренней стороной, словно серп), рассматривает сталь, щупает её пальцем.

Наконец мужик радостно ухмыльнулся, склонился и начал проворно резать ятаганом траву: догадался, к чему он применим.

И тогда Христос понял: удержать не удастся. Значит, как бы теперь ни искали, как бы ни гонялись (а сей­час будут гоняться неистово, как за зверем, потому что после двойного разгрома он страшен им) — доведётся убегать, прятаться где-то в избушках лесников либо даже мчаться ногами за границу.

— Хорошо, — согласился он. — Идите, люди. Чего уж.

Селим смотрел на него полным триумфа взором. И несмотря на то, что лицо его было в земле и дыму, казалось, что победитель — он, а не человек, который стоял на склоне и протянутыми руками (появился у него с недавнего времени такой жест: распростёртые к людям руки), с внезапной чугунной усталостью и безразличием прощался с толпами, плывшими с поля в разные стороны. Они кричали к нему радостно, но шли быстро. Уверены были, что с ним ничего не случится, а вот неоплодотворённая земля может отомстить.

Силуэт его на вечернем небе был словно поникший. Как будто стержень достали из него.