— Предала, — возмутился друг Лойолы. — Забыла, кто тебя из навоза поднял, забыла, как их преосвящен­ство тебя ценил, как уважал прежде епископ Комар.

— Не из навоза — в навоз вы меня вогнали. Сами сюда швырнули — так чего вам от меня ждать.

Босяцкий даже немного испугался, таким презре­нием каменело смертоносно красивое лицо женщины.

— А между тем он хотел бы, чтобы ты вернулась, он по-прежнему посылает тебе свою любовь.

— Ничего, — с улыбкой ответила женщина. — Он быстро утешится. Разве мало блудниц вокруг? Или во­обще женщин? А если бы и они все вдруг сделались стро­гими либо вымерли, что вам? Думаешь, не помню, как вы потешались над одним законом? Мол, «запретить мо­нахам брать на воспитание обезьян, а также уединяться в кельях с новичками под маркой обучения их молит­вам». Разве вам не всё равно?

Она оскорбляла расчётливо и жестоко. Знала, что один конец, и платила за все годы.

Корнила потянул меч.

— Брось, — остановил его капеллан. И признал: — Да, свод законов аббата Петра из Клюни. Но это было давно. Теперь церковь не та.

— Что, у меня не было глаз? — язвительно спросила она. — Всё меняется, не меняетесь лишь вы да вла­стители.

— Ты знаешь, что тебя ждет?

— Знаю. Счастье ваше, что опоздала. Тут бы мне крикнуть только — на копья бы вас подняли.

— А если мы скажем, что ты — шлюха, подосланная к нему?

— Не поверят. Я открыла ему, где была Анея. Я сама видела.

— Но во всяком случае, ты будешь молчать, чтобы не отдали ему её, — догадался вдруг про всё мних. — Иначе не видеть тебе его.

— А я уж и не знаю, хочу ли этого.

Капеллан хорошо понимал, что нащупал какую-то трещину, что женщина может и не выдать, может даже подсознательно помочь.

Но он сам испортил дело, решив расширить эту трещину.

— Что у тебя, любовь? — И прибавил: — Которая?

— Первая. Он не знает, но первая. И последняя.

— Попадёшься — сожжём.