Упал головою на брусчатку.

Седоусый знал: бежать нельзя, хотя никого уж не было за его спиною и дверь зияла чёрной пастью. Хо­рошо, что тут можно драться — много что один против двоих... Вот сейчас отступит, спустится спиною к чер­те между светом и темнотой, и тогда броситься в мрак, и тогда...

...Какой-то грохот отозвался за его спиною. Из арки над тупиком упала решётка, которой в случае опасности перегораживали улицы: пробравшись по крышам, по­старался кто-то из врагов. Седоусый почувствовал спи­ною её холод и понял, что это конец.

Болванович вознёс меч — седоусый отбил его. Он не собирался дёшево продавать последние минуты жизни. И так они сражались в звоне и звяканье, хотя седоусый ослабевал и ослабевал.

— Ты умрёшь, пёс. Ты подохнешь.

Седоусый начинал хрипеть. Красное марево стояло перед глазами. Он хотел что-то сказать, выругаться, но почему-то вспомнил высокопарно:

— Смелые не умирают.

Болванович ударил его мечом под сердце, отступил, опустив меч.

— Да. Герои не умирают. Их просто предают забвению, героев.

Смех его захлебнулся, потому что седоусый, собрал последние силы, ударил его остриём меча в глотку, не прикрытую кольчугой.

— Мы ещё доспорим об этом... Там.

Покачался немного и с маху упал ничком на скользкую от крови землю. Встали перед глазами поля, борозда за лемехом, аисты в воздухе, лицо Христа, церковь в огне. А потом уже ничего не было.

Глава XLIX

ФОМА, ЗВАННЫЙ БЛИЗНЕЦ

Богом клянусь, молитвы сегодня не нужны... Кто любит вино — пускай отправ­ляется за мной. Клянусь святым Антонием, мы не попробуем больше винца, если не от­стоим наш виноградник.