— Не смей! — истошно завопила женщина.

Иуда извивался в руках стражи, словно вьюн, но освободиться не мог.

— Молчи, Анея, — голос Юрася был безжизненным. — Не лезь из кожи, брат Иосия. А то случится с тобою что-нибудь — только людей насмешишь. Ну их к дьяволу! Не стоят они и нашего смрада.

Смотрел прямо в глаза псу Божьему:

— Моё слово, кот ты мой аксамитный, не твоё слово. Так вот: ты этих двоих в чёлн посадишь. Целый, не дырявый, как большинство твоих людей сегодня, после беседы со мною. Вёсла дашь. Самолично оттолкнёшь их от берега. И как только они будут на середине реки — я брошу меч. Иначе...

— Слово? — улыбнулся мних. — Я даю слово, — и он бормотнул: — Juzo.

— Слово.

Анея кричала и вырывалась всё время, пока ее нес­ли в чёлн. Пришлось связать ей руки и ноги.

— Береги себя! — кричал с обрыва Юрась. — Бере­ги! Может, ребёнок будет.

— Нет! Нет! Не-е-ет!

Иуда шёл за нею, как убитый. Сел в чёлн, бессильно опустив руки.

— Раввуни! Раввуни! Если дашь ей выскочить — пре­дашь меня! Предашь!

— Хорошо! Хорошо! — душась рыданиями, гово­рил Раввуни.

Чёлн оттолкнули. Яростное течение закрутило, понесло его на середину. Юрась видел, как отражаются в Немане берега, и слепяще-белые облака, и шапки де­ревьев, сизые леса на горизонте — вся эта земля, по ко­торой столько ходили его ноги и по которой им больше не ходить.

И тогда, чтобы уже не сожалеть больше, он бросил меч:

— Ваш час и власть тьмы.

Его схватили.

Глава LII