Да и далеко не все партийные дела можно делать после работы. Партия скажет тебе завтра, Алексей: «Не ходи на работу» (стачка-то дело коллективное, даже она, простейшая форма классовой борьбы, требует прежде всего организованности и строжайшей дисциплины!) — вот и не пойдешь к станку, а будешь заниматься только теми делами, что тебе поручила партия.

— Если ты не в нашей организации, — взволнованно заговорил Масленников, — как же ты поведешь за собой массы, рабочих цеха, завода, поселка? Если ты не в нашей организации, как же ты практически будешь осуществлять свою авангардную роль, служить лучшим примером организованности, стойкости, идейной непогрешимости и чистоты? И как же твои товарищи смогут проверить все твои способности в партийной работе, оказать доверие, своевременно дать нужное задание, направленное на решение общей задачи? Нет, лично я всегда был и остаюсь сторонником нашей рабочей организованности, сплоченности и крепкой, нерушимой рабочей дисциплины. А эти качества именно сейчас, думается, как никогда, и нужны партии.

Прохор Сочалов искренне уважал Садникова, а его меньшевистские заносы считал временными. Он пытался при всяком удобном случае переубедить Садникова, перетянуть его на свою сторону. Но сейчас он не очень вдавался в эти, как он про себя окрестил, «теоретические дебри». Однако факты-то были налицо: полицейская служба укреплена, да еще сюда казаков подсыпали с целой ротой солдатиков. А Садников знай твердит: «Начнем формировать вооружение, польется рабочая кровь, будут жертвы. Не надо спешить и доводить дело до вооруженных конфликтов».

— Алексей, ответь мне, друг, положа руку на сердце, — обратился он к Садникову, — к чему нам вообще вооружение, коли мы опасаемся столкновений даже с полицией, не только что с солдатами или казаками?

— Поймите же, товарищи, — еще больше возвысил свой резкий, высокий тенорок Алексей Садников. Глаза не утратили горячечного блеска, но лицо вновь покрыла, словно подсиненным мелом, смертельная бледность. — Поймите же, что его превосходительство русский рабочий класс — это огромная сила. Стоит только ему захотеть свободы, и она будет. Так ведь оно на деле уже сейчас и получается. Разве вот, мы, например, сегодня утром, вообще эти последние дни, словом, сейчас не пользуемся открыто свободой собраний, как того и хотят рабочие? — патетически закончил он свой новый монолог.

В тесной, пыльной и насквозь прокуренной конторке воцарилось тягостное молчание. Слышались только мощные удары киянок и кувалд да шуршание наждачных кругов там, за тонкой стенкой в котельной.