Противно стало Константину Адеркину и стыдно за них и за свою администрацию. Плюнул он на все предложения Павла Александровича — потребовал со всеми другими расчет.

Вот и смотрит теперь в свою расчетную книжку и на те гроши, что высыпали ему чуть ли не медяками. И это в окончательный, за все старания и верную службу!

«Гады ползучие», — горело в душе Константина Никаноровича. Даже за падаль эту, Низова (надо же было ему тогда поручиться за него по просьбе Павла Александровича в ссудно-сберегательной кассе, а он невесть куда исчез!), и за него полностью всю взятую там сумму удержали теперь с Адеркина. И сам он был должен — когда дом этот откупал да устраивал, не все еще успел выплатить. Вот и остался на бобах, с одним кукишем в кармане.

Словно оплеванный, стоит Константин Никанорович над своей рабочей книжкой, оставшись и без работы и без денег. И только за то, что не стал подлецом, не пошел шпарить кипятком, травить собаками, бить ломами, рубить топором, словно мясник бараньи туши, своих же товарищей рабочих.

Пришел со своей книжкой и Василий.

— Получай, отец, смотри, все хрустящие да серебро. Не забудь серебро-то заново перевесить, не то, подлецы, обманули небось, медью разбавили.

Василий бросил на обеденный стол рядом с отцовскими одну косую, шесть гривен серебром и целую горсть меди.

— Эге-е-й, папаня! — как показалось отцу, не к месту весело воскликнул сын. — Видать, я лучше тебя мастерил-робил. У тебя вроде бы и косой нет.

«Не балабонь, спрячь язык, не то плеча себе зашибешь», — приготовился Васятка услышать такую привычную очередную выволочку от родителя.

Но понуро стоит отец, угрюмо молчит, и вот-вот скупая мужская слеза выдавится из его видавших виды глаз. Однако этого не случилось. А произошло то, чему, скажи о том Ваську кто из друзей минуту назад, он никогда бы не поверил.

Отец грузно опустился на лавку, посмотрел на слегка оторопелого сына и сказал:

— Садись, Вася, надо поговорить.

И Васек присел на табурет.

— Не впервой и стачки и локауты нам видать с тобою, сынок. А только сейчас время иное. В Питере рабочих, вишь, по приказу царя-батюшки порешили сколь, а у нас котельные под большим паром держат, пожарников да бродяг из грузчиков водкой поят с хозяйским же закусом, чтобы они из машин пожарных рабочих кипятком ошпарили, если осмелятся на заводы силой пройти. А у пьянчуг этих и ломы, и топоры, как у мясников. И охранка с ними заодно при полном вооружении. Передай, прошу, своим. Боюсь я за людей, Вася! — Отец говорил вещи страшные, но именно это все и держалось в большой тайне. А старик пошел на то, чтобы тайное стало явным.