— Смело вставайте, братья по классу, под наше рабочее красное знамя — знамя священной борьбы за свободу народа. Знайте, это на нашем красном знамени кровь ваших братьев и сестер, отцов и матерей, которых расстреливали на улицах, гноили в тюрьмах, ссылали на каторгу. Под красным знаменем пролетариата и социал-демократии мы начнем наш смертный бой с царизмом и его прислужниками за рабочую правду, за всех угнетенных и обездоленных!

— Долой царя — убийцу безвинных людей! — крикнули из толпы.

И тут же Кочурин подхватил в тон общему настрою людей:

— Сам народ должен решать свои дела в демократической республике, без царя, без господ, без фабрикантов и помещиков! Все фабрики и заводы, все машины и вся земля — народу. На нашей русской земле не должно быть ни богачей, ни бедняков!

Толпа одобрительно гудела.

— Бастовать до полного удовлетворения всех наших требований! — крикнул кто-то.

И генеральный акционер-директор воспользовался паузой в речи Кочурина.

— Сограждане! Дорогие русские люди! — воскликнул он, и пенсне задрожало на его мясистом носу. Слегка порастолкав впереди стоящих, он выдвинулся к ступеням и стал рядом с Кочуриным. — Дирекция создала Совет цеховых уполномоченных, приняла длинный список ваших требований на рассмотрение совместно с вашими представителями. Немалое число требований уже удовлетворено: есть повсюду в цехах бачки с водой, есть уже кое-где и кипятильники, а в субботу введен укороченный день для посещения бани.

— Товарищи! — прервал акционер-директора мощный голос Гурия Кисина. Он только-только поднялся из толпы на крыльцо. — Не поддавайтесь на экономическую программу стачки. Мы начали стачку политическую, и у нас один лозунг: «Да здравствует русская революция, долой Николая Романова, кровавого царя, со всеми его прислужниками!»

— Правильно! — поддержала его молодежь. — Долой царя, кровавого палача народа!

— Дайте досказать господину директору! — истошно кричали из толпы пожилых рабочих.

И генеральный директор, театрально вскинув руки, словно простер их с мольбой к небесам, где обитает всевышний, патетически воскликнул:

— Я горько плачу и призываю господа в свидетели моих чистых помыслов и добрых намерений! Я слезы лью над трагическим непониманием — увы мне! — многими рабочими своего истинного положения!

Но Кисин не стал ожидать его новых излияний.

— Граждане! — крикнул он. — Всеобщая забастовка началась! Выше голову, товарищи! Вперед и только вперед! Никаких уступок хозяевам, верным псам самодержавия!

Лицо генерального налилось краской гнева и тут же побледнело, а губы стали чуть заметной синей полоской, окаймляющей широко открытый рот. Он истерично затопал ногами и закричал на Кисина: