Ее допрашивали долго и методично: «Где твой муж? Скажи адреса его знакомых, друзей. Мы все одно найдем его. Не упирайся, дура баба, не молчи».

Ее били молотком по пальцам рук, босыми ногами проволокли во дворе по снегу, а затем поставили на угли и горячую золу из только что протопленной печки.

Козлова, соседка по дому, была тайным осведомителем полиции и жандармского управления. Она выдала полицейским даже родного брата. От нее они хорошо знали о роли Кочурина в партийной организации и в дружине, а также о тех, кто бывал с ним дома, кто с ним работал. Но не знала она и не могла знать, куда отошла дружина во главе с Сочаловым и Кочуриным, где укрылись «зачинщики» и «главари». Но твердо Козлова знала, что ни у Степана Кочурина, ни у его друзей никогда не было тайн от Ксении Ипатьевны.

Кочуриной прижигали тело раскаленными на угольях шомполами, ее избивали этими же шомполами и казацкими нагайками со свинчаткой, потом обливали холодной со льдом водой, чтобы снова пытать.

Но она молчала.

Так и умерла, не сказав палачам ни одного слова.

Чернокосую красавицу Фрузу полицейские поджидали долго. Ее мать они убили выстрелом в упор, а тело бедной женщины сбросили в подпол. Люк оставили открытым. Лампу загасили. Лишь малиновый свет лампадки падал на образа. Входная дверь была неплотно закрыта, и ее слегка раскачивало ночным морозным ветерком. То она откроется немного, скрипнет в подмерзших петлях, то ее прижмет ветром, она еще раз жалобно скрипнет и прикроется, но не плотно. Налетит новый порыв ветра, и дверь снова заскрипит, застонет и приоткроется, напуская в сени холод. Внутренняя дверь была прикрыта плотно, но не заперта.

Фруза отпросилась у Корзановой в госпитале проведать мать и, озираясь по сторонам, где улочками, где проходными дворами бежала, чтобы до рассвета успеть вернуться к подружкам.

Ей показалось странным, что входная дверь, всегда плотно прикрытая заботливой хозяйственной матушкой, сейчас визжала на петлях и стукалась о порожек. Прикрыв плотно дверь, Фруза прислушалась. Огня в доме сейчас почти никто не жег так, чтобы видно было с улицы, но свет лампадки Фруза увидела еще подходя к дому.

Раскрыв дверь в комнату настежь, Фруза сама осталась в сенях. И снова стала прислушиваться. Ей показалось, что кто-то тяжело дышит за печью. «Может быть, мама устала за день и угрелась». Из комнаты тянуло теплом. И тут Фруза увидела открытый люк подполья. Не случилось ли уж чего с мамой, подумала Фруза и кинулась к открытому люку.

Розовый отблеск лампадки дрожал бледным колеблющимся светом, чуть озаряя запрокинутое лицо старой женщины. Полные ужаса глаза матери были широко открыты, и Фрузе показалось, что в ее зрачках теплится жизнь. Крупное ширококостное тело старой женщины было неестественно вывернуто и терялось во мгле. Фруза низко наклонилась, чтобы рукой коснуться материнского тела. Но в это время сверху на нее свалилась чья-то непомерной тяжести туша. Фрузина шея была прижата к острому краю люка, и ее лицо оказалось почти рядом с лицом ее мертвой матери. Одна рука упала вниз, в темный люк, а другую ей заломили назад, на ноги набросили петлю и больно стянули веревку. Теперь чья-то лапища шарила в темноте, выискивая ее свесившуюся вниз другую руку. И вот уже обе руки сыромятным узким, но крепким ремешком вдруг намертво стянули за спиною так, что хрустнули косточки в предплечьях.