— Кем твой отец работает?

— Убит он. Был фрезеровщиком.

— Порадовался б на тебя… Короче, ничего я тебе не подпишу. И не горюй, что слабый: никому не подпишу. Езжай себе!

До ночи Илья Андреевич писал о председателе сельского Совета Степане Степановиче Конкине, доказывая, что привлекать надо не это лицо, а клевещущих на него бандитов, требовал считать, что он, Солод, отвечает за обвиняемого своей красной книжкой, которую носит тридцать один год. Составил несколько экземпляров, адресовал областным и центральным органам, отправил с уезжающим шофером Донводстроя, чтобы опустил письма в Ростове.

2

Утром, умываясь под яблоней, куда Щепетковы вынесли теперь рукомойник, Солод наблюдал дворовую живность.

Индейки не ходили, а вытанцовывали перед индюком, который, вспучиваясь, гулко лаял, докрасна накалял синюю пупырчатую голову. Рядом петух, тоже опьяненный весной, клокчущий, царапал вокруг кур землю напруженным крылом. С разлива доносились всплескивания — по воде гонялись друг за другом гуси. А в лучах солнца на коньке дома восседала голубка, и два белых крупноглазых голубя воевали за нее.

Тихие, нежнейшие существа, узаконенные птицы мира, они свирепо долбились не приспособленными к бою аккуратными розовыми клювами, стараясь поточней влепить, угадать в глаз друг дружке. Весна!..

Всю неделю в доме хозяйничала лишь бабка Поля. Пробыв на чубуках день, она вернулась к скотине и птице, а Настасья приехала с Раиской только этой ночью… Пчелы перед лицом Солода ходили по веткам, тыкались хоботками в зеленые разрывы набрякших влажных почек, — наверно, пили. С полотенцем через плечо, с мокрыми на висках и затылке волосами, Илья Андреевич зашагал в дом. Раиска еще спала, старуха спускалась по ступеням вниз, — значит, возле Настасьи никого…

Ляда в белой от солнца, натопленной с ночи кухне была открыта, внизу, — в черноте погреба, мерцал каганец. Настасья ворошила на дне бочек оставшиеся с зимы соленья — снимала плесень, ополаскивала в ведре камень-гнет. Услыхав шаги Ильи Андреевича, медленно поднялась наверх, поставила на стол корец с мокрыми соленьями… Обветренная, похудевшая за неделю в степи, глянула исподлобья. Потом тронула на плече Солода полотенце:

— Грязное какое. Дайте сюда.

Ее руки пахли огуречным рассолом, были близко. Илья Андреевич хотел сжать, крепко схватить их, но даже качнулся от этой мысли.

— Ляда растворенная, еще ввалитесь. Со смелости! — сверкнув зубами, с презрением бросила Настасья, пошла в комнаты.

Солод ватными ногами двинулся на улицу… Под балконом в открытых дверях низов стояла бабка, делала ему знаки, чтоб приблизился. Перед ней лежал живой уж, свернувшись, будто круг колбасы, поводя маленькой головкой с красными серьгами.