Уже в процессе работы над постановкой Антон Петрович как-то рассказал Сидоряку о своем спасителе — старом леснике. Сидоряк вдруг заинтересовался:
— Ну, ну? Сдержан, мудр. Я так его представляю.
И Сидоряк подумал о создании образа с в о е г о лесника и помог Антону Петровичу открыть лесного Саваофа, — словно распустил свои лепестки скромный на первый взгляд бутон, показал свою вместимость, совсем не схожую с крепким зеленым лукошком.
— Партизан, — определил Сидоряк.
— Что вы, Иван Иванович! Его интересовал только лес и, может быть, еще звери.
— А тебя и Анну спас?
— Он также спас искалеченную косулю.
— Косулю мог спасти и самый отъявленный трус.
Антон Петрович подумал: оказывается, надо быть человеком, чтобы броситься на помощь другому человеку. И дополнил мысль: в мире зверей.
— Удивительно здесь только одно: почему он не поинтересовался, кто вы? — придирался Сидоряк к создаваемому размышлениями образу. — Отвага или, может быть, простота? Иногда эти два понятия сразу и не различишь…
Антона Петровича увлекала скрупулезность в работе Сидоряка над образом человека: он лепил его любовно, настойчиво, проверяя каждую черточку, каждую особенность, наконец сделал вывод:
— Ведь это же чудесный человек!.. Ты схватываешь тип? Все создавалось с такими нарушениями извечных человеческих норм, что обыкновенная консервативная старость должна была бы решительно запротестовать, чтобы уберечь традицию.
Возможно, что именно в этой детали Сидоряк увидел ту внешнюю схожесть между лесным Саваофом и создаваемым им образом Борца, схожесть, которая помогла ему найти позу мудрой и неподкупной силы в эпизоде Вселенского собора в Констанце.
С и г и з м у н д