— Постой, дед! — прикрикнул на него пастух. — Животину мне распугаешь. Стой, тебе говорят, не дразни быка. Твой, говоришь? Так меня бы спросил, чего зря бегать? Два дня уж как теленок чей-то приблудился, почем мне знать, что это твой?

— Дура, растудыть твою… Сам ты теленок, балбес! У меня жена родила!! — и обмяк старикан, словно из надутого мячика воздух — пшик, и вышел. — Ох, помоги, парень, сердце… ой, лопнет… Это мой, слышь, мой! Сам видел, своими глазами, шпоры на пятках есть. Верный знак, все мои родились со шпорами. На вот тридцатку, сгоняй за водкой… Нет, погоди, держи сотню, возьмешь две беленьких. Погоню стадо в поле, а ты живей поворачивайся — мочи нет, браток… Сын у меня, сын!

К вечеру по селу анекдоты гуляли, пастух расстарался. Там, в поле, угостившись водочкой, стал он у Китанога допытываться:

— Так, говоришь, ты у нее первый? Молодчина, дед, не осрамился… А у сынка, значит, на пятке шпора? Да брось, неужто обе ноги со шпорами? Петушком дед обзавелся, гляди-ка ты — подрастет, тебя обскачет… Плесни еще отравы этой, а то стадо мне распугал, понимаешь ли, коровенкам со страху доиться нечем.

Слово за слово, уговорили они три поллитры, зато коровы раным-рано прибрели домой своим ходом, без пастуха. Тот разомлел на солнышке, прилег соснуть, деда тоже сморило, а скотина без призора потянулась, пыля, в село. И на приволье отпраздновали коровы по-своему рождение человека: чьи-то посевы потоптали-потравили, мыча и фыркая, где забор порушили, где ворота сковырнули — пастуха нет, хозяина не видать, и они, коровушки, ничейные…

Кирпидин шел в роддом, посмеиваясь: он не из тех, кто умом тронется на радостях. Поглядывал на прохожих, ждал, как поздороваются, чем приветят? До сего дня говорили с ним при встрече, как с простым сторожем. Он и был сторожем колхозных складов, потому здоровались с ним коротко: «Подсолнечное масло не привезли?», «Не скажете, когда сахар будут выдавать?», или: «Баде Скридон, у вас там овощной ларек не открыли?» Но теперь наверняка что-то изменится, и Кирпидин сиял, как новый пятак. Представлял, если поинтересуются, скажет словно бы невзначай: «Да вот, иду проведать. Дожили мы с Рарицей, а? Поседели, поглупели и под старость, вона чего — затеяли малого растить…»

Никто, однако, не спешил его поздравлять. Прошли, болтая, две доярки, головы не повернули, а за спиной услышал Кирпидин насмешливый бабий хохоток. Выругался сквозь зубы: «Чтоб вам провалиться, дылды стоеросовые!» — плюнул и тут же забыл о них.

На больничной двери белел исписанный листок, но если от нетерпения грудь твою распирает, как спелый стручок, набитый фасолинами, станешь ли в объявление носом тыкаться? Мош Скридонаш отряхнул снег на пороге роддома — маленького, в несколько комнат, флигеля во дворе больницы.