— Что там смотреть?

— Просто хату. Ты же там жила. Мне интересно.

Мать укрыла ему плечи.

— Не время сейчас. Да и далековато идти. Когда-нибудь посмотрим, в другой раз.

— Когда?

— Потом. После войны.

Часто побежали поезда, и Юрка никак не мог уснуть: земля кругом дрожала, а колеса, казалось, грохочут над самой головой. Ночью еще пронзительней и тревожней кричали паровозы. Кряхтел на возке дед Мосей. Долго сдерживал себя и все же заговорил — о том, что не давало ему покоя:

— Ну от чем людям помогти? Як из беды вызволить? Було б две коровы — отдал бы одну им. А то ж пропадуть — и сам, и дети… Слухаешь, Людмила?

— Слушаю.

— Лежу — а сам думаю: може, отвести, отдать им Зорьку?.. Хай не насовсем. На месяц там, чи як. Щоб Микола трохи детей поднял, бо пропадуть… Не вытурить меня моя баба из двору, колы без коровы прийду? А, Людмила?

— Не берусь, Мосей Савич, советовать, — сказала мать. — Серьезное это дело. Корову со двора увести — не кутенка подарить.

— Так я ж — на временное пользование, — еще раз уточнил дед.

— Все равно. Теперь корова — состояние.

— Ото и задача, — временно уступил Черноштан, а потом — опять за свое: — Ну нехай моя старуха трохи полается, налыгачем разок меня протянет, зато ж дети подправятся, и Микола не будет по миру ходить. Так я кажу?.. Мне того молока век не надо, а им оно — спасение.

— Лучше все-таки — с хозяйкой посоветоваться, — рассуждала мать.

— Посоветоваться — оно, конечно, можно, — как будто согласился дед Мосей. — Та чего Зорьку туды-сюды гонять?

Соображала Зорька или нет, что говорят про нее, но она тоже почему-то ворочалась и тяжело вздыхала.

Вначале на небе было много звезд — и ярких, и не очень, и едва различимых, рассыпанных в такой глубине, что подумать страшно. Потом звезды стали тускнеть, расплываться в дымке и постепенно пропали, закрытые облаками. В ночи мерцал один только станционный фонарь…

Подняли Юрку на рассвете.

— Ну, по-солдатски — раз, два, — поторопила мать. — А то опоздаем.