— Сестренка больная, — сказал мальчик. — Такая больная, шо может умереть.

Дед Мосей встревожился:

— А що ж… мамка недоглядела?

— Мамка? — матрос опустил голову и шел, словно вспоминая что-то.

— Мамки у нас нету, — сказал мальчик. — Она нас бросила.

Дед сбился с шага, лицо его страдальчески сморщилось, глаза остановились:

— Бросила?.. Насовсем?

— Насовсем, — сказал мальчик.

— Он воно я-а-ак, — протянул дед Мосей. — Понятно… Так ты кажешь, Микола, дочка дома — с бабкой. Чия то бабка?

— Наша, — ответил матрос. — Галкина мать. С нами она осталася. Внучат жалеет.

— Он як… Понятно.

Бесшумно, словно легкая птица, ступал по дорожке худой босоногий мальчик. Широко, однако неуверенно, точно боясь наткнуться на преграду, шагал слепой матрос. Каркая черевиками, семенил дед Мосей.

— От и наш табор, — сказал Черноштан с облегчением. — Гости до нас, Людмила. Готовь хлеб-соль.

Мать стояла около возка: она давно увидала, что дед с Юркой идут и не одни.

— Знакомься, Люда, — взял дед Мосей под локоть матроса. — Цэ Микола, моего Ивана дружок. Разом у школе училися, в эмтээсе робили, разом и воевать пошли. — Дед снял с матросова плеча гармошку и осторожно положил на возок. — Знакомься, Микола.

Матрос вытянул перед собой руку.

— Здравствуйте, Микола. — Голос матери изменился: она волновалась. — Как же вы с Мосеем Савичем повстречались?

— Так… нечайно.

— Земля хоч и великая, — поднял палец Черноштан, — а кому судьба — николы на ней не разойдутся.

— У вас добрая рука, Людмила, — сказал матрос. — И голос добрый.