— Значит, так… Вера, ты досмотри за моими…

Спирина не поняла, даже тоненькую чистую шейку вытянула. Тоже встала, какая-то тревога коснулась и насторожила ее.

— Ты о чем?! За ребятишками она доглядеть просит… Мало ли я в разных сменах на заводе ишачила. Да Таечка-то больше у тебя днюет и ночует, Сережка-то твой давно за няньку. Догляжу, а ты далеко ли нацелилась, солдатка, время-то уж на вечер…

— Да уж нацелилась. Спасибо за все, Верочка.

Загадочно, недоступно замолчала Александра.

Верка коротко пожала плечами.

— До завтра! Тебе завтра, кажется, в первую — не проспи!

— А вот возьму, да и просплю. Я так засну… Прощай!

4.

Она торопилась. Хорошо, что сыновей нет в бараке — играйте, играйте на воле, ребятки… Быстро ощипала и сварила двух селезней: давненько Сережка с Бориской мяска не пробовали, дня на два хватит им супа…

Сама есть не стала, теперь это было уже незачем.

У стола остановилась, напряглась что-то вспомнить. Вот-вот, нельзя, чтобы дом без хозяина. Быстро достала из ящика резную рамку с фотографией и повесила ее на старое место. Взглянуть на мужа она не посмела, боялась его.

Почему-то сбоку ударил слепящий блеск зеркала. В наклонном желтоватом стекле двумя черными проранами проступили незнакомые, странно отрешенные глаза. Широким взмахом руки Александра перечеркнула то, что теплело в зеркале как человеческое лицо — кончено!

Гляди-и… Как знала, все, все домашнее заведомо управила! Бельишко свое и ребячье выстирано и накатано, побелила еще к маю, пол вчера даже выскоблила. Завтра тут деньги будут нужны. Есть деньги, в ящике лежат, Сережка знает. А хорошо она взяла за Милкино мясо. Подкопить бы еще маленько и опять покупай нетель…

Отсюда, с высокого крыльца, все широко открывалось, все далеко виделось. И луговое раздолье между светлых, рваных пятен озер, и неровная синева сосновых лесов на излуке Чулыма, и мягко тронутое зарей небо у горизонта… Коротко вспомнился прошедший день, и вдруг с тихим удивлением узналось, что ходила она сегодня также и прощаться за поселок. Много там чистых свидетелей ее жизни, и всем, всем отданы были нынче благодарные поклоны. Знакомым луговым полянам, озерам и старым деревьям у их берегов…

И с подругами она попрощалась — хорошо!

В огород, к стайке и маленькому сарайчику, что прилепился к ней, ходили через узенькую калитку из ограды. Внизу штакетин калитки поперечиной досочка ребром на земле стояла — одно лето соседские куры навадились к огуречным грядкам…

Только на какое-то мгновенье прервалась ее решимость здесь, у калитки. Будто кто-то окликнул ее, будто и не один голос позвал ее куда-то назад. Она перешагнула ту избитую носками сапог досочку, переступила ту грань, за которой человек уже, кажется, не принадлежит себе, когда он весь отдастся во власть черной неодолимой силы, она и влечет его к страшному завершению.