Восторг перед открывшейся весенней красотой так сильно, так глубоко захватил простодушную Дарью Гавриловну, что ей захотелось тотчас поделиться с кем-нибудь этим радостным своим состоянием. Женщина поискала глазами поселок. Отсюда, с кручи, его не было видно, бараки Согры плотно укрыла заречная тайга, только длинный конный двор приглушенно поблескивал среди черных ветел своей новой тесовой крышей.

Весенний день долог, но и дорога не ближняя. Опомнилась Дарья Гавриловна, пустила кобылку и, мягко покачиваясь в седле, поехала дальше.

И опять ее захватили все те же мысли о сыне, о своих последних заботах.

Значит, были у ней припрятанные деньжонки, заняла — все ж маловато. И вспомнилось: есть же рубаха!

Рубаха мужнина не простая — особенная рубаха. Это сладкая память о девичестве, о дне свадьбы, о хороших деревенских праздниках старой поры… Всю зиму когда-то просидела она за трудной вышивкой. После, как уж откусила последнюю нитку да раскинула на столе конченую работу — ахнула от сотворенной красоты и в великой гордости все пальцы перецеловала, как так смогла, да неуж это ее рук дело! Счастлив, довольнехонек остался жених, когда принимал невестин дар. А после-то, как мужем стал, сказал однажды:

— Да ты сама, Дашенька, не знаешь, какую красоту на свет явила. Да уж за одно это, за рукоделье, тебя любить надо. Где такие цветы срисовала?

— Мало ли у Бога в миру живой красоты на лугах! — удивилась она этому вопросу и с гордостью закончила разговор. — Чистая душа красоту всюду видит, чистой душе все дается.

Очень дорожил муж дареной рубахой. Когда из родного дома в ссылку погнали, испугался: не отобрали бы активисты! Взял, да и поддел под исподнее — так-то вот и сберег красоту от жадных рук. И тут, в ссылке… Все, что сумели привезти, все, все на харчи обменяли, а эту рубаху не трогали. Не сказать, что нова была, а все-то береглась свято.

Это, видно, радость, о которой сын известил, так сильно вскружила голову Дарье Гавриловне, что затмилось у нее все прошлое и надумала-таки она вынести из барака дорогую вещь, обменять ее на муку у Закутина. Впрочем твердой-то надежды на это не было и женщина тешила себя тем, что обратно привезет она рубаху мужа и лежать ей дальше памятью о прошлых невозвратных днях.

Дарья Гавриловна давно знала Лукьяна. Когда в июне тридцать первого на ссылку гнали, муж за самосадный табак отдал леснику крепкую еще кожаную фуражку. Стоял Закутин у тракта, ноги нараскорячку, сытое брюхо за ремень вывалило, посмеивался…

Третий раз нынче судьба с Лукьяном сведет. А второй-то раз совсем недавно вязались разговором. Он еще до войны в Согру наведывался, Закутин, да наезжает и теперь. А что ему! Лошадь в своих руках — запрягай и кати, куда вздумал. Свое прямое начальство далеко, в районе, зимой никаких делов в лесу нет. Дружит, понятно, в поселке с начальником сплавучастка, а ночует у гулящей Кутаихи. Баба эта из старожильческих, к поселку ссыльных прибилась лет пять назад. Третий год конюшит и вовсю грешит.