Помню я: в одном интеллигентном семействе большого южного города, очень порядочном, зашла речь о развращенности современной прислуги, – тема, излюбленная хозяйками всех веков и народов. В данном случае хозяйка дома была особенно пылко заинтересована: ей везло такое несчастие, что в течение года у нее «сманули» последовательно двух молодых горничных. Теперь служила третья, девица юная, некрасивая, неумелая, взятая именно за то, что она прямо из деревни и не испорчена городскими примерами.

– По-моему, – возразил отец семейства, человек свободно и благомыслящий, – по-моему, вся эта пресловутая развращенность – дамская фантазия. И удивляться надо не тому, что известный процент Машек и Ленок уходит от нас, обывателей, из прислуги в погибшие, но милые создания, но тому, как процент этот еще вдесятеро не выше.

– Почему это? – взволновалась хозяйка.

– Потому что… возьмем хотя бы эту Дуню, которая теперь нам служит. Мы считаемся добрыми, хорошими господами, прислуга нас любит. Однако при всей нашей доброте и прекраснодушии вот дневная работа Дуни. Встала она в шестом часу утра, растопила четыре печи, вымела и вытерла тряпкою пол в семи комнатах, облазила со щеткою углы, зеркала, картины, мебель (мы любим чистоту), подала на стол и убрала со стола самовары для трех чаев со всем подобающим сервизом, накрыла завтрак и обед на семь человек и служила им, перечистила платье и обувь для семи человек, гладила на кухне для барыни, раз двенадцать выпустила и впустила на подъезд своих и чужих, раз шесть-семь бегала по нашим поручениям в лавку, трижды чистила «невежество» за котами Марьи Сергеевны, привела в порядок семь постелей на ночь… Сейчас уже двенадцать часов ночи, у нас всегда сидят до двух и больше, а она не спит, и завтра ей вставать опять в половине шестого. Комнаты у нее нету, и постель ее стоит за шкапом в коридоре. Ест она на ходу. При этом от нее требуются опрятность, быстрота, ловкость, сообразительность, чистоплотность, преданность и желание соблюдать господские интересы паче собственных. И все это ценится в десять рублей серебра месячного жалованья, то есть в 33 копейки за день, – причем все приятельницы уверяют Марью Сергеевну, что прислуга нас просто грабит. И действительно вы можете иметь в нашем городе прислугу и на пять, на шесть рублей, а в недородный год шли за три. Если при многочисленности своих занятий Дуня в чем-нибудь не довернется, вы, все за те же 33 копейки в день, имеете право обругать ее негодницею, лентяйкою, дармоедкою, а в случае упорства и непослушания, тем более дерзости, можете бросить ей паспорт и выгнать ее на улицу. Повторяю: мы слывем добрыми, хорошими господами. И я не сомневаюсь, что личные симпатии к нам значительно задержали и Машу, и Лену в стремлении катиться по наклонной плоскости. От других они бежали бы на содержание месяцем-двумя раньше. Но вполне парализовать наклонной плоскости мы, конечно, не могли.