Оставив мотоцикл на горке, Антон опрометью скатился вниз.

Упираясь каблуками в текучую осыпь, съехал к самой воде. В нос ударило чадным водочным перегаром, прогорклым запахом сырого лука. Первым появилось желание взять в руки ключ и стукнуть им по одурманенной башке бульдозериста. К счастью, удержался, не стукнул. Взял Пэтю за небритый, слегка рассеченный, с натеками крови подбородок, повернул к себе, негромко спросил:

— Довоевался?

Пэтя посмотрел на Антона густо-карими мутно-налитыми глазищами, слегка улыбнулся крупными подпекшимися губами, едва заметно шевельнул белыми заедями.

— Не тарахти, Баляба, не перегревайся… Зараз поставлю рычаг на задний ход, и окажемся с тобой наверху.

— А двигатель заведешь? — подрагивая от холодного бешенства, тихо просипел Антон.

— Проще простого! Счас жиману — и вылетим перышком. Глянь!

Но мотор не заводился. Пэтя, нисколько этим не обеспокоенный, принялся рассказывать Антону анекдот, относящийся к подобному случаю.

— Кончай лить бурду! — Баляба посмотрел в скуластое, темнобровое, по-южному красивое лицо Пэти и мысленно упрекнул себя: «Знал же, что такое может случиться, и не предостерег».

…Накануне Антон заметил, что Пэтя стал неразговорчивым, снулым — недобрый признак. Решил не упускать его из виду. Однако пока утрясал дела с Гнатом Дымарем, сидя в голубом деревянном вагончике, пока давал задания скреперистам на следующий день, Пэти и след простыл. «Ищи ветра в поле, — сплюнул с досады, — загуляет хлопец…»

Перед заходом солнца, по пути домой, заехал на подворье Таранов, где по-прежнему оставался жить Охрим Тарасович. Он не переходил в новую хату, потому что «не хотел мешать молодым», как сам часто говаривал. У крыльца дома Антон заметил мешок с зерном. Вышедший на звук мотоцикла Охрим Тарасович объяснил сыну:

— Подскочили хлопцы на таком самокате, как у тебя, свалили с коляски. Говорят, берите, дедушка, у нас его куры не клюют.

— Что за милостивые Филареты? Часом, не запомнил?

— Мабуть, комбайнеры, — что-то утаивая, рассуждал Охрим Тарасович. — Кому же еще хлебом так кидаться?

Антон допытывался:

— Так задарма и оставили?

Охрим Тарасович поскреб оголенный подбородок, подбил кверху белые усы.

— Нельзя сказать, чтоб задарма. Но почти.

— Договаривай, отец! За сколько купил?

— За понюшку табаку… — Старый Баляба деланно осерчал: — Что ты въедаешься — почем да сколько. — По-молодому проворно сошел с крыльца, развязал мешок. — Пшеничка — я тебе дам! Возьми на зуб — тверже твердого! Цены ей нету. А ну, гайда, помоги занести ее в комору.