Когда шальным порывом ветра качнуло тополь и он затрепетал листьями, издавая шум, похожий на лопотание дождя, Охрим Тарасович вздохнул облегченно, встал с кушетки, вышел в исподнем на порог. Но, постояв минуту с поднятым к небу лицом и не ощутив ни одной падающей капли, заключил разочарованно:

— Нема…

Он вслушивался в тихую темень, и ему показалось, что уши его заложило ватной глухотою. И только едва уловимый влажный дух, появившийся в загустелом воздухе, поддержал в нем надежду на неминуемость дождя.

Среди ночи, когда уже успел задремать, ему послышалось, будто кто-то тяжелый в кованых сапогах прошелся по гулкой жести. Он открыл глаза, увидел в проеме двери Антона. Тот стоял, словно привидение, освещаемый неверным фосфорическим светом беспрерывно сверкающих молний.

— Трубу закрыл? — спросил Охрим Тарасович.

— Ни.

— Закрой на всякий случай.

Антон подошел к печи, подняв руку до уровня подбородка, нашел печную задвижку, сунул ее с шумным шорохом до упора. Задвижка тупо стукнула.

— Тихо, хлопцев разбудишь, — предостерег старший Баляба. — Начался? — спросил о дожде.

— Сверкает, а толку никакого, — с досадливой насмешливостью ответил сын.

— Туда к аллаху!..

Охрим Тарасович встал, отстранив сына, вышел на подворье, походил босыми ногами по траве, заключил:

— Росы нема. Значит, что-то ожидается.

Утром Антон успел посуху съездить в больницу за Паней. Их накрыло уже у самых ворот, к крыльцу подкатили по скользкому. С необыкновенным проворством выбежавший им навстречу Охрим Тарасович взял на руки дитя, давая возможность невестке поскорее выбраться из мотоциклетной коляски.

— Упорол так упорол! Долго похвалялся, спасибо, хоть не обманул, — обрадованно заговорил он о дожде, бережно прижимая к себе молчаливо-спокойный сверток, покрытый белым пикейным одеялом. — Прилил вашу дорожку — це на счастье.

Уже в хате, переодев вымокшую кофту, Паня ответила свекру:

— Вашими бы устами мед пить.

— Примета точная. И не сомневайся!

— А где же хлопцы? — оглянулась вокруг.

— Подались на дневной сеанс.