Тем часом прибежала на Балябин двор посыльная из чапаевской бригадной конторы, спросила Антона. Не дождавшись его, отозвала Охрима Тарасовича в сторону от хлопцев — его внуков и, шепелявя, сообщила:
— Тетка Параска разрешилась!.. Звонили из больницы…
Тут же намеревалась убежать прочь, но старый Баляба попридержал ее за рукав кофты.
— Подожди! Летит, як оглашенная. Расскажи толком, что и как?
— Разрешилась…
— Це я чув. Кого родила? Благополучно ли все обошлось?
— Откуда я знаю? Я не сиделка. Разрешилась, и усе… Пустить меня, диду, а то биля телехвона никого нема.
Охрим Тарасович передал весть Антону. Антон сбегал переулком вниз, до дядьки Михаила, попросил у него краснобоких яблок-фунтовок, которые сильно уважает Паня, сказал, обращаясь к сыновьям:
— Матросы, кто со мной?
Юрко замешкался, у него, видать, свои расчеты. Володька согласился идти с отцом в больницу, нисколько не раздумывая.
Паня родила девочку. Озадаченный Антон всю дорогу от больницы до центра слободы был занят мыслью, которая беспокоила его своей новизной и непривычностью: «Дивчинка!.. То все хлопцы — теперь дивчинка. И родилась на целую неделю раньше… Они, девчата, видать, все такие нетерпячие…» Обратился к сыну:
— Ладимир, чув, у тебя сестренка?
— Чув.
— Доволен?
— А мне что? Нехай!
Когда зашли в парк и уселись на скамейку отдохнуть, Антон снова обратился к сыну:
— Как назовем?
Володька, по-мужски упершись руками в колена, сидел, размышляя:
— Можно Нюркою, можно Полинкою…
Антон невольно посмотрел в сторону высокого постамента, с которого, словно прислушиваясь к их разговору и специально для этого расстегнув наушники шлема, глядела темно-бронзовая голова Полины Осипенко. Он поймал себя на мысли, что никогда не думал о Полине как о мертвой. Ему всегда казалось, что она находится где-то в далеком и длительном перелете, закончив который обязательно покажется в Новоспасовке. Он подумал о ее имени, примерил его к своей только что появившейся дочери и, поразмыслив, решил, что оно ей совершенно чужое и неподходящее. Когда-то простое и обычное, это имя с годами наполнилось огромным смыслом и от этого отяжелело, усложнилось, перешло в ряд высоких. После такого заключения Полина как человек для него тоже отодвинулась, почужела до незнакомости, постепенно превращаясь чуть ли не в каменную бабу.