— Жива-здорова.

— Хотелось бы…

Алышев поднял телефонную трубку.

— Соедините с Кедрачевым-Митрофановым. Попрошу поживее!.. Командир на корабле?.. Кто? Находкин? Передайте Находкину, сейчас прибуду. Да-да, пускай встречает! — Повернувшись к Антону, пояснил: — Замполит.

Они подъехали к проходной. Командир соединения подумал было: «И зачем я буду мучить человека: мыть в душе, напяливать на него робу. Пускай идет так, в своем, ничего ведь не случится. — Но тут же отверг подступившее сомнение: — Нет уж, раз надо, значит, надо. Он матрос, поймет».

На пропускном пункте Антону показалось, будто он уловил частичку тепла, когда-то оставленного здесь его сыном. Антон спускался по отвесному трапу, пролазил в круглые вертикальные и горизонтальные люки, перешагивал высокие и низкие комингсы-пороги, брался руками за отполированные скользкие поручни и ограждения, дотрагивался до мягкой искусственной кожи диванов и кресел, до холодно блестящего пластика дверей и стенок жилых помещений, и тепло, уловленное недавно, было всегда с ним.

Ходили по лодке втроем: Алышев, Находкин и Баляба-старший, заглядывая во все отсеки, каюты. Матросы, офицеры, старшины — все, кто им встречался, вытягивались, поворачиваясь к ним лицом, следили во все глаза за ними, и в первую голову за Балябой, за отцом того Балябы, которого все хорошо знали и которого вряд ли когда забудут.

В торпедном отсеке их тоже встретили, стоя навытяжку, как и в иных отсеках. Оглядевшись, Баляба спросил тихим почужевшим голосом:

— Тут?

— Ниже, — обомлевая душой от боязни за Антона, щадя его, оберегая от лишней траты, коротко уточнил Виктор Устинович.

Находкин, остановив Балябу, показал ему на лейтенанта. Тот подхватил протянутую Антоном руку.

— Окунев.

— Баляба.

Они заметно долго разглядывали друг друга, словно пытаясь разгадать что-то. Антон подал руку Пазухе, Курчавину и еще двоим торпедистам, «салажатам» из пополнения (Николая Крестопадова не было на лодке, он еще лежал в госпитале), подумав при этом, что если бы не повидался с ними, в нем бы поселилось постоянное чувство томящего сожаления. На какую-то малую долю времени в сознание закралась горькая зависть-обида: они живы, их отцы не ведают той угнетающей тоски, которая поселилась в нем. Холодное, липкое подрагивание забралось в самую середину груди, сковало, стеснило, истребляя тот малый комочек тепла, который был прихвачен при входе на лодку.

— Окунев! — позвал Виктор Устинович.

— Есть, товарищ капитан первого ранга!

— Табличку сделали?

— Пока не готова.

— Поторопитесь!

— Есть.