— Единственное, о чем попрошу, — это никому не говорите о письме.

— О, разумеется!

За чаем Екатерина Марковна разговорилась.

— Мы с мужем и Адочкой жили в Ташкенте до июня этого года. Занимали трехкомнатный номер в гостинице «Мадрид» на Махрамской. Павел Павлович работал до мая в этом дурацком Комиссариате внутренних дел. Единственным симпатичным человеком там был сам комиссар, Агапов. Он хотя и большевик... Впрочем, он такой же большевик, думается, как я римский папа. Отличный человек. Частенько к нам захаживал. В мае Агапов демонстративно покинул комиссариат.

— Он сейчас главный комиссар железнодорожных мастерских, — заметил Лебедев.

— Бог ему судья. Павел Павлович очень уважал Агапова. И за дело. Но почему, скажите мне на милость, он расхваливает в письме Женьку Ботта?..

— А что, Ботт вам не нравится? — удивился Домжинский.

— О мон дьё! — воскликнула Цветкова, воздевая руки к небесам. — Настоящий апаш! Головорез! Едва удалось уберечь от него Адочку!..

— А как же вы с дочерью в Асхабаде очутились?

— Павел Павлович мне сказал: «В Асхабаде назревают события. Большевиков ликвидируют. Во всеобщей суматохе может кто-нибудь вселиться в наш дом. Поезжай с Адочкой и сбереги его. А скоро и я заявлюсь».

— Значит, вы застали события?..

— А как же! При мне большевиков скинули, рассовали по камерам, да и расстреляли. Я, конечно, не видела, как их лишали жизни. Но в газете все было описано. И поделом: всяк сверчок — знай свой шесток.

Лебедева внутренне передернуло. А он любезно улыбнулся:

— Отлично сказано, мадам. И мы со своими противниками скоро расправимся.

— Скорей бы!

— А теперь прошу извинить, мадам, дела призывают меня, — стал откланиваться Лебедев.

— Да-да, понимаю, — спохватилась Цветкова. — Храни вас господь.

Лебедев, внутренне холодея, отправился в штаб-квартиру генерала Маллесона.

По улицам расхаживали усиленные английские патрули, то тут, то там следовали вооруженные конвои, сопровождая в тюрьму арестованных. Слышались выкрики мальчишек, продающих английские газеты. Возле увеселительных заведений шныряли девицы легкого поведения, валютчики.

У входа в здание (ранее в нем находился штаб 2-го Туркестанского армейского корпуса) на Розенбаховской улице красовались таблички на английском и русском языках: