— Самолет?

— Танк?

— Молотилка. Работают мои люди, — сказала Матрена.

Немцы сели, постепенно успокоились. Старший начал деловой разговор, объявил Матрене, что он для ваничей теперь самая высшая власть, фюрер. Его слово так же обязательно, как слово Гитлера. Ее, Матрену, он назначает старостой деревни. На первый раз приказы будут такие: в недельный срок сдать германской армии весь колхозный рогатый и мелкий скот, всю птицу, в двухнедельный снять и сдать весь урожай.

— Как быть с картошкой? — спросила Матрена. — Копать ее слишком рано.

— Копать, копать. Молоденькая она такая вкусная. — И немец прищелкнул языком.

Матрена согласно склонила голову и подумала:

«Вот где потребовалась моя твердость. Ахнуть топором, размозжить вот эти ненавистные морды никакой смелости, твердости не надо. Куда трудней сдержаться, привечать, угощать: „Кушайте, гости дорогие!“ — Матрена быстро, украдкой озирнулась на порог, у которого стоял топор. — Господи боже, укрепи, дай силы вытерпеть!»

Светлый, отточенный топор тянул ее к себе, взывал к ней, как утопающий родной человек. Сидя за столом, она то и дело озиралась на порог, забывая, что это подозрительно, опасно; идя на кухню, глядела на топор и шла не прямо, а дугой.

«Убрать его, спрятать подальше. Где же Лешка? Иной раз взашей не вытолкнешь из дому, а когда вот надо, его нет и нет», — с сердцем на сына думала Матрена, позабыв, что сама же строго-настрого запретила ему и Анке попадаться на глаза немцам. А самой выбросить топор было невозможно. Матрена чувствовала, что если возьмется за него, то уж не выпустит. Лишь только коснется — будет беда.

Матрена распахнула окно и позвала:

— Алеша, Алешенька, где ты? Иди-ка домой!

— Ты меня? — почти в ухо удивленно спросил сын, не избалованный ласковыми именами. Прячась в кустах смородины, он наблюдал за немцами.

— Тебя. Иди-ка. — И, когда парнишка явился, добавила: — Возьми вон топор и наколи дров. И что за дурная привычка обязательно волочить топор в хату.

— Ты же сама принесла, — сказал Лешка.

— Себя и ругаю. Дрова оставь в сарае, они для бани.

Лешка подскочил к матери и шепнул:

— А потом можно мне сюда?

Немецкий старший заинтересовался, о чем шепчет мальчик.

— Просится в дом, ему интересно посмотреть на немецких господ офицеров, — сказала Матрена.