— Поменьше языком работай. У меня от твоей трескотни голова разболелась. И доглядывать, что я, куда, перестань. На дорогу гляди и запоминай — лучше будет, вернее домой попадем.

— Я все помню.

— Наш пострел везде поспел. — Матрена ласково погладила сыну худое плечо, резко выступающее из-под тонкой ситцевой рубашки. — Кормлю тебя наравне с другими, а худ, как баран летом, — все кости пересчитать можно.

— Зато легок. Я в деревне всех мальчишек перегоняю. — И Лешка гордо тряхнул серыми, выцветшими волосами.

— Говоришь, все упомнил… И немцев упомнил? — спросила мать.

— Из тыщи выберу.

— Хорошо, авось пригодится. А для меня они как в тумане и все на одно лицо.

Тропинка уперлась в болото. Прямо над болотом стояло солнце. Матрена глянула на него и ахнула:

— Время-то к полудню близится. Так, пожалуй, ночь в лесу застигнет нас.

Лешку опасение матери обрадовало. Ночь в лесу, где ни одного человечьего следа. Вот будут завидовать ему товарищи.

— Леша, ты по деревьям мастак лазить? Взберись-ка повыше да погляди кругом, нет ли дымка.

Но дымка нигде не виднелось.

«Дым и тот упрятали», — мысленно посетовала на партизан Матрена.

В болото бежал ручей. Около него закусили, отдохнули и пошли вверх по течению. Матрена рассудила, что партизаны, вернее всего, обосновались близ ручья: они ведь тоже хотят пить.

Немного погодя ручей принес радостную весточку — свежее лыко. Лешка мгновенно выловил его из воды.

— Любопытно, издалека ли оно, — гадала Матрена, разглядывая лыко. — Совсем свеженькое. Да и ручей не велик, похоже, недалече начинается.

Прибавила шагу. Лешка вдруг сказал:

— Топором тюкают.

И верно, тюкали. Матрена пошла прямо на звук.

— Мама, мам, я теперь знаю, кого мы ищем, знаю. — Лешка от радости сделал козелка. — Совсем не малину.