— Буду, — сказал Русаков. — Как раз сегодня я получил этому наглядное подтверждение.

Он рассказал Патриарху историю с Калинченко и Стариковым. Патриарх слушал, сонно прикрыв глаза.

— Все? — спросил он, когда Русаков замолчал.

— Да.

— Ну, и о чем свидетельствует эта детсадовская история?

— Детсадовская?

— Именно. Если не нравится возрастной ценз, можно сменить. Школьный диспут о любви и дружбе для восьмиклассников. Саша любит Машу, Маша не любит Сашу. А тебе какое до этого дело?

— Значит, так вам все это представляется?

— Примерно. Не понимаю, какого черта ты полез в это дело, тебя вовсе не касающееся.

Молчал Русаков.

— Нуте-с? — настойчиво спросил Патриарх.

Русаков взглянул на часы и спросил:

— Время у нас еще есть?

— Есть время, есть…

— Тогда я вам расскажу одну историю из моих студенческих времен. Можно?

— Валяй, — разрешил Патриарх, удобнее устраиваясь в кресле.

— После четвертого курса меня исключили из комсомола…

— Да ну? — весело удивился Патриарх. — Забавно… И за что же, интересно?

— Как гласило решение курсового собрания, за крайний индивидуализм, несовместимый с высоким званием комсомольца, и пренебрежение интересами коллектива. Или что-то в этом роде, сейчас уже точно не помню.

— Ну-ну, — подвигался в кресле Патриарх, — интересно… И чем же ты так насолил коллективу, пренебрегая его интересами?