— Работать.

— Работать… В одиночку?

Молчал Русаков.

— Ну? На роль Фауста метишь? Да ведь даже у него кто-то был — ученик, помощник, подчиненный… Фауст — это ведь тоже немножко чиновник, а?

Молчал Русаков.

Патриарх ждал, когда он начнет возражать: одно дело — десяток человек, сотня, другое — тысячи. Ведь именно к тысячам относилось русаковское «не хочу».

Но Русаков молчал. И Патриарх заговорил спокойно, дружелюбно:

— Не можешь — это только слова, Иннокентий. Факты говорят об обратном. В Долинске ты начинал с нуля — и создал отдел, прогремевший на весь Союз. Ты его создавал?

— Возможно…

— Возможно? Опять набиваешься на комплименты? Ну что ж, едем дальше. Когда ты начал работать у Федосеева, твой отдел был самым заурядным, так?

Русаков, помедлив, кивнул.

— Так… А что теперь? Сколько у тебя, кстати, человек?

— Четыреста тридцать два.

— Вот видишь… Было, если не ошибаюсь, что-то около сотни?

— Сто восемь.

— И меня, оказывается, память не всегда подводит. А теперь скажи прямо, без этих «возможно», «вероятно»: ты этот первоклассный отдел создал?

Русаков пожал плечами.

— А ты плечиками-то не дергай. Если не ты, тогда скажи, кто, может, я его сюда приглашу, глядишь, на твое местечко порекомендую, когда ты в Сибирь уедешь, — Патриарх улыбнулся, — или другое подыщу, мне такие люди ой как нужны… Так как же все-таки, твое это детище?

— Мое.

— А, не отказываешься… Как видишь, не всегда излишняя скромность уместна. Зазнаек и выскочек я и сам не терплю, но и скромников, знаешь ли, тоже не жалую… Ну а если так, чего ради я доказываю тебе очевидное? Все еще будешь утверждать, что не умеешь работать с людьми?