Рассказывал и смущался Миша так забавно, что и мать повеселела.

«Дети…» — улыбнулась про себя.

Миша пришел позвать Шуру на лыжную прогулку.

— А мы к Лагиным собираемся. Что же делать? — Шуре хотелось и к Лагиным, и покататься на лыжах.

— Погуляй, — предложила мать. — К Лагиным после обеда сходим, а у меня сейчас все равно дела.

— Собирайся! — оживился Миша. — Нам еще к Лене Николаеву заехать надо!

— А маме нехороший сон приснился, — сообщила Шура на улице. — О Жене. Ведь правда, что сны ничего не значат?

— Правда. — Миша был озадачен: его мать тоже верила в сны. — Вон и Леня! Мы с ним теперь в одну смену работаем!

Леня Николаев издали махал им рукой.

* * *

Оставшись одна, мать оделась, взяла из комода десятирублевку, взяла еще одну. «Хорошо, что Шуры нет, — подумала. — Пусть погуляет, а то целыми днями за тетрадями да за книгами…»

Она заперла дверь, вышла на улицу, повернула на тропинку между садовыми оградами и минут через пятнадцать толкнулась в калитку. Залаял и загремел цепью большой лохматый пес.

Хозяйка, неопределенного возраста старуха, была дома.

— К тебе я, Марья Антоновна.

— Вижу, что ко мне, — ответила старуха, бросив на мать острый оценивающий взгляд. — Когда приходит беда, все Марью Антоновну вспоминают.

— Какая беда, матушка? — испугалась мать, подумав о сыне.

— Нешто не знаешь какая? — наслаждаясь своей властью над гостьей, сказала старуха. — У каждого своя, а у всех общая — война. Ну, проходи, садись. Чево услышать хочешь?

Она многозначительно взглянула на мать. Та отдала деньги и пожалела, что не взяла третью десятирублевку: о сыне речь.

— На картах погадать иль на воде?

— Сон плохой я видела, Марья Антоновна. Уж не беда ли какая?