Мать тоже рассмеялась, но вдаваться в подробности с компасом не стала.

* * *

Савелий чмокнул Шуру в лоб, деликатно помог матери раздеться, пригласил обеих в большую комнату. Здесь блестела кафельная печь, у перегородки стоял широкий диван, а на стене висели домашние фотографии, среди которых, конечно, была фотокарточка Саши. Шура с постоянным интересом разглядывала ее. Саша, взрослый и недосягаемый, был рыцарем ее мечты, смелым и благородным.

— Вот, — улыбался Савелий, показывая газету. — Про Сашу. Читали?

Шура с загоревшимися от радости глазами прочитала вслух газетную статью, а Савелий слушал и удовлетворенно кивал головой, прося Шуру повторить особо важные места.

«…гитлеровцы по нескольку раз в сутки пытаются выбить наших бойцов из дома, но мужественный гарнизон сержанта Лагина стойко удерживает важный опорный пункт. Сотни уничтоженных врагов — таков боевой счет отважного гарнизона. Душой обороны является бесстрашный воин-комсомолец Александр Лагин из подмосковного города Покровки…»

«…гитлеровцы по нескольку раз в сутки пытаются выбить наших бойцов из дома, но мужественный гарнизон сержанта Лагина стойко удерживает важный опорный пункт. Сотни уничтоженных врагов — таков боевой счет отважного гарнизона. Душой обороны является бесстрашный воин-комсомолец Александр Лагин из подмосковного города Покровки…»

Радость — все-таки ненадежная гостья в дни войны. Радуясь доброй вести о Саше, все трое невольно подумали о Женьке, затерявшемся неведомо где.

— А мама нехороший сон видела. — сказала Шура. — Женя обещал писать каждую неделю, а сам с августа не пишет. Вон и тетя Лиза! — оживилась она, уже тяготясь паузой в разговоре.

— А мы о Саше читаем, Лизок! — встретил ее Савелий.

— Хорошее, теть Лиз, хорошее! Давайте я прочитаю!

Тетя Лиза как-то механически разделась, прислонила руки к теплой печке и затихла.

Шура опять читала вслух. Савелий с удовлетворением поглаживал бороду, мать думала о Жене, а тетя Лиза повернулась лицом к печке и молча плакала — от радости и тоски. Что газета, если каждую минуту может случиться всякое: война-то по-прежнему не отпускала от себя ее сына.

Потом тетя Лиза смахнула с лица слезы, устало улыбнулась:

— Хорошо, что пришли, сейчас чай пить будем.

Вечером мать уложила Шуру, легла сама. Ровно тикали ходики, а мать думала о войне, о детях, о завтрашнем дне, молила Бога, чтобы у сына все было хорошо. Главное, был бы жив.

Она уверяла себя, что он жив, что гадалка не ошиблась. Эти мысли успокаивали ее, и она уснула.

Для матери миновал еще один день войны.