Батальон прошел через Потсдам, резиденцию германских королей, и броневой вал покатился прямо на Берлин.

«Запомни эти дни, — говорил себе Крылов, — так заканчивается война».

Но она еще не кончилась. Смерть жестоко огрызалась на подступах к Берлину. Мучительно было сознавать, что она может настичь тебя теперь, когда до победы совсем близко. И здесь горели тридцатьчетверки, дымным пламенем взрывались у самого финиша, где смерть была особенно нелепа.

На пути к Берлину батальон оставил восемь дымных костров, и в трех из них навсегда исчезли простодушные Ковшов, Рябинин и Юлаев.

Перед лицом этой ненавистной смерти еще сильнее вспыхивал гнев живых, пришедших сюда сквозь годы мук и страданий. Этот гнев вырвался наружу самой грозной из всех артподготовок в годы великой войны — артподготовкой по фашистскому логову. Возмездие за преступления гитлеровцев пришло в Берлин. Все пути вели в Берлин.

Вал пехоты, танков и артиллерии неудержимо покатился к центру, к рейхстагу, к концу войны. Из окон уцелевших берлинских домов покорно свешивались белые флаги — десятки, сотни.

Но и здесь бессмысленно и зло людей кусала смерть — пулеметными очередями, фауст-патронами, отчаянными залпами последних гитлеровских танков и самоходок. Фашизм, умирая, еще жаждал крови, еще уносил с собой в могилу самое дорогое, что есть на земле, — человеческие жизни.

Вот на груду битого кирпича падает солдат в стоптанных кирзовых сапогах — может быть, рязанский, может, — смоленский, а может быть, из какого-нибудь горного аула — и уже ничего не видит и не слышит. А ему так хотелось дожить до победы, до того светлого часа, когда он, наконец, возвратился бы домой. Но он не дожил до этого часа, он останется в чужой земле. Горько погибать за один миг до победы, за один единственный миг.

Резкий толчок. «Фаустник», — успел подумать Крылов и взглянул назад: башенные покидали машину. Он откинул люк. Уже стоя на земле, заметил, как брызнула по броне пулеметная россыпь, и почувствовал, как обожгло ногу. Он отбежал к стене дома — из башни уже повалил дым.

— Вон откуда, гад. — Блинков показал на окно. — Теперь по Фролову бьет.

Фаустник промахнулся: граната скользнула по броне, розовыми брызгами рассыпалась по кирпичам. Блинков, прижимаясь к стене, побежал к подъезду. Крылов, прихрамывая, заспешил следом. Но их обоих опередил пехотинец с автоматом, и, пока они поднимались по лестнице, усыпанной штукатуркой и битым кирпичом, наверху, в квартире, резанули тугие автоматные очереди.

Блинков и Крылов вбежали в помещение — у окна лежала изломанная фигура гитлеровца, другой распластался посредине.